– Нас очень мало... в мире.
– А как вы называете себя, если люди спрашивают?
– Обычно – консультант по безопасности. Или по страхованию. Зависит от того, как мне кажется лучше.
Она улыбнулась.
– И то, и другое звучит увесисто и достойно.
– Да... мгм... к тому и стремимся.
Мы смотрели, как Алисия возвращается к нам по холму – на сей раз галопом, хотя и медленным, стоя в стременах. Хотя я, конечно, и раньше такое видел, до меня не доходило, что именно так жокеи и ездят – не сидя в седле, а наклоняясь вперед, чтобы перенести вес на плечи лошади, а не на крестец. Алисия остановилась рядом с Бобом, который взял у нее повод, и спешилась, пронеся правую ногу над шеей лошади. Легко соскочила на обе ноги, грациозно и упруго, как в балете.
Разные измерения, подумал я. Опыт профессионала. Для неумехи это удивительно, все равно что смотреть на работу художника. Она погладила лошадь по шее, поблагодарила Боба и, улыбаясь, пошла к нам, изящная в своих джинсах и рубашке.
– Спасибо, – сказала она Попси.
– Завтра? – спросила она. – С группой?
Алисия кивнула, потерев зад.
– Я рыхлая, как зефир.
Она спокойно следила за тренировкой последней тройки, а затем Попси с той же эксцентричностью повезла нас назад домой.
За кофе на кухне Алисия заново составила список музыкальных произведений, которые ей так часто приходилось слушать, – это ей было противно, но она из любезности согласилась выполнить эту работу.
– Я могла бы напеть остальные мелодии, названия которых я не знаю, – предложила она. – Но, честно говоря, я не хотела бы услышать их снова хоть когда-нибудь. – Она пододвинула мне список: Верди, как и прежде, современные тихие песни вроде "Yesterday" или "Bring in the Clowns" – скорее английские или американские по происхождению, чем итальянские.
– Я вот еще о чем подумала, – помедлив, сказала она. – Мне это приснилось в позапрошлую ночь. Вы сами знаете, какая мешанина в этих снах... Мне снилось, что я шла на скачки. Я была одета в жокейскую форму, в розово-зеленую клетку, и знала, что мне нужно идти скакать, но я не могла найти парадного круга, и я спрашивала людей, но они не знали, они все ловили поезд или что-то еще, и кто-то сказал мне: "По крайней мере час до Виральто". И я проснулась. Я была вся в поту, сердце колотилось, но это не был кошмар, это ни в коем случае не был дурной сон. Тогда я подумала, что на самом деле слышала, как кто-то в ту минуту сказал "час до Виральто", и испугалась, что в комнате кто-то есть... Это было на самом деле ужасно. Она коснулась лба рукой, словно он до сих пор был в липком поту. – Но, конечно, когда я окончательно проснулась, я увидела, что я в спальне у Попси дома, в полной безопасности. Но сердце по-прежнему колотилось. – Она помолчала, потом сказала:
– Думаю, я наверняка слышала, как кто-то из них это сказал, когда я была в полусне.
– Этот сон, – медленно, задумчиво произнес я, – был на английском... или на итальянском?
– О! – Глаза ее широко распахнулись. – Я скакала в Англии. Розово-зеленая клетка... одна из лошадей Майка Ноланда. Я спрашивала, где тут парадный круг по-английски... это были англичане, но тот голос, что сказал "час до Виральто", говорил по-итальянски. – Она нахмурилась. – Как это странно. Когда я проснулась, я мысленно перевела эти слова на английский.
– Вы часто ездили в Виральто? – спросил я.
– Нет. Я даже не знаю, где это.
– Я передам Пучинелли.
Она кивнула.
– Он нашел тот дом, где вас большую часть времени держали, – обронил я как бы невзначай.
– Правда? – взволнованно спросила она. – Я... я не хочу...
– Не хотите об этом слышать?
– Нет.
– Ладно.
Она облегченно вздохнула.
– Вы никогда не ставили меня лицом к лицу ни с чем. Я чувствую... я чувствую, что могу сорваться с обрыва... то есть сломаться, если на меня свалится слишком много. Это так нелепо – я вовсе не плакала, ни разу, пока была... в той палатке.
– Это совершенно нормально, и вы поправляетесь, – заверил я ее. И вы просто волшебно смотритесь верхом.
Она рассмеялась.
– Одному богу известно, почему я так долго не могла забраться в седло. Но там, наверху, в Даунсе: такое чудесное утро... Я просто почувствовала... – Она помолчала. – Понимаете, я люблю лошадей. Почти всех. Они как друзья... но они живут внутренней жизнью, тайной, у них изумительный инстинкт. Они телепаты... наверное, я вам надоела.
– Нет, – честно ответил я, подумав, что это не я, а лошади в конце концов вернули ей покой.
Когда я уезжал, она вышла из машины вместе со мной и поцеловала меня на прощание в щеку, словно мы были знакомы много лет.
Глава 8
– Виральто? – с сомнением протянул Пучинелли. – Это деревушка в горах, в стороне от дорог. Очень маленькая. В ней и улиц-то нет, только проходы между домами. Ты уверен, что она сказала "Виральто"?
– Да, – ответил я. – Это одна из тех деревушек, где беленькие домики без окон с красными черепичными крышами лепятся друг к другу, взбираясь по склону холма? Замкнутая и скрытная?
– Что-то вроде того.
– А сколько от нее до Болоньи? От того дома, где держали Алисию? Час будет?
– Думаю, да... Если знать, куда ехать. Она не на главной дороге.
– А... это... там пекарни нет?
После еле заметной паузы он сказал ровным голосом:
– Мои люди тотчас же будут там и все тщательно осмотрят. Но, Эндрю, какой смысл увозить туда похищенного? В этих деревушках все друг друга знают. Чужого там спрятать негде.
– Спроси о Виральто того бандита, который рассказал тебе о том первом доме, – сказал я.
– Уж будь уверен, спрошу, – обрадовался он. – Он признался, что был одним из тех четверых в масках, что похитили Алисию. Он также иногда дежурил в том доме по ночам и сторожил ее, но никогда с ней не разговаривал, поскольку ночью она всегда спала. – Пучинелли помолчал. – Я несколько раз спрашивал его, как зовут того человека на портрете. Говорит, Джузеппе. Бандит называл его так, и другого имени не знает. Может, это и правда. А может, и нет. Я продолжаю допросы. Может, когда-нибудь он еще что-нибудь мне расскажет.
– Энрико, – робко начал я, – ты же опытный следователь. Я не стал бы торопиться делать предположения...
Из Болоньи послышался тихий смех:
– Ты не так часто мнешься. Говори!
– Тогда... прежде, чем ты отправишься в Виральто, может, попросим Паоло Ченчи назначить вознаграждение за возвращение хоть какой-нибудь части выкупа? Тогда ты можешь сослаться на это обещание, когда будешь показывать фоторобот этого самого Джузеппе... ну как?
– Я также возьму фотографии похитителей и Алисии, – сказал он. Синьор Ченчи, конечно же, согласится назначить вознаграждение. Но... – он замялся, – Виральто – это же только слово из сна.
– Слово, от которого она покрылась испариной, а сердце ее запрыгало, – ответил я. – Она испугалась этого слова.
– Да? М-м. Не беспокойся, я пройдусь по этой деревушке, как сирокко.
– Детишек порасспрашивай.
– Эндрю Макиавелли Дуглас, – рассмеялся он. – Да ни одна мамаша нам не позволит!
– Жаль.
Окончив разговор, я позвонил Паоло Ченчи, который на предложение назначить вознаграждение ответил, что охотно это сделает. Затем я снова перезвонил Пучинелли и подтвердил.
– Я тут делаю брошюрку для фотокопирования, – сообщил он. – С предложением о вознаграждении и всеми фотографиями. Я позвоню тебе, если будут результаты.
– Позвони в любом случае.
– Ладно.
Он позвонил мне на следующий день, в пятницу вечером, когда я дежурил на коммутаторе.
– Я весь день провел в этой чертовой деревушке, – устало говорил он. – Эти люди... они захлопывают двери у нас перед носом, а также закрывают лица и души.
– Ничего? – разочарованно спросил я.
– Есть кое-что, – ответил он, – только вот что? Того похитителя, который заговорил, название "Виральто" просто привело в шок, однако он клянется, что ничего о нем не знает. Клялся душой покойной матери, но пока клялся, весь потом покрылся. Врет он. – Пучинелли помолчал. – Но в Виральто мы не нашли ничего... Мы ходили в пекарню. Пригрозили пекарю, который держит там еще и небольшую бакалейную лавку. Рядом с его пекарней Алисию негде было спрятать, потому мы обыскали все. Он разрешил. Сказал, что ему скрывать нечего. Что если бы Алисию привозили в деревню, он знал бы, потому что знает все. Говорит, что ее никогда тут не было.