Выбрать главу

– На берегу было много народу? – спросил я.

– Да, да... было так тепло... Но я смотрела на него, я все время его видела...

– И что случилось?

– Лодка...

– Что за лодка?

– Лодка загорелась. Я посмотрела на нее. Все смотрели. А затем... когда я обернулась... его там не было. Я не испугалась. Ведь и минуты не просило... я подумала, что он пошел посмотреть на лодку... я стала искать его... а затем подошла девочка и протянула мне записку... я прочла...

Воспоминание о том страшном мгновении накрыло ее волной. Чашка и блюдце задрожали у нее в руках, и Алисия забрала их.

– Я все кричала, звала его... бегала по берегу... я не могла поверить... ведь всего минуту назад я его видела... затем я пришла сюда... не знаю, как добралась... я позвонила Джону... бросила все вещи на пляже... на берегу...

– Когда будет высокий прилив? – спросил я.

Она непонимающе .уставилась на меня – Этим утром... прилив только что ушел... песок был весь мокрый...

– А лодка? Где была лодка?

– На песке.

– Что это была за лодка? – спросил я.

– Прогулочный ялик, – растерянно сказала она. – Но при чем тут он?

Тут миллион прогулочных яликов.

Только вот этот миллион прогулочных яликов не загорается как раз тогда, когда похищают маленького ребенка. Весьма невероятное совпадение.

– Вы обе попейте-ка еще чаю, – сказал я. – Я схожу вниз и принесу с пляжа вещи. Затем позвоню мистеру Неррити...

– Нет, – забормотала Миранда. – Не надо! Не надо!

– Но мы должны.

– Он так разгневан, – жалобно сказала она. – Он... разозлен. Говорит, что... что я виновата... вы его не знаете... я не хочу с ним разговаривать... я не могу...

– Ладно, – сказал я. – Позвоню из другого места, не из этой комнаты. Вернусь быстро, как смогу. Вы вдвоем справитесь?

Алисия кивнула, хотя ее и саму трясло. Я спустился вниз и нашел телефон, втиснутый в закуток в холле у входа.

По телефону Джона Неррити ответил Тони Вэйн.

– Ты один? – спросил я.

– Нет. А ты?

– Да. Как дела?

– Бандиты сказали, что он получит ребенка в целости и сохранности... при определенных условиях.

– И каковы условия?

– Пять миллионов.

– Господи Иисусе! – воскликнул я. – А у него есть пять миллионов?

– Отель в Брикуотере был достаточно приличным местом, но отнюдь не тем, где живут миллионеры.

– У него есть лошадь, – прямо сказал Тони.

Лошадь. Ординанд, победитель в Дерби.

– Ординанд? – спросил я.

– А ты без дела не слоняешься. Да, Ординанд. Бандюги хотят, чтобы он тотчас же его продал.

– Как они ему об этом сказали?

– По телефону. Никаких записей, конечно же, пока нет. Он говорит, что это был грубый голос, сплошной сленг. Агрессивный. Угрожал.

Я рассказал Тони об отпечатанном письме.

– Тот же тип речи?

– Да. – Тони редко когда удерживался, чтобы не послать по матери то или это, так что подобная сдержанность всегда вызывала удивление. На самом деле он просто редко срывался в присутствии клиента. – Насколько я понимаю, эта лошадь – главное, чтобы не сказать единственное, имущество мистера Неррити. Он... м-м-м...

– Прямо осатанел? – понял я.

– Да.

Я слегка улыбнулся.

– Миссис Неррити даже слегка боится его.

– Неудивительно.

Я рассказал Тони о том, как произошло похищение, и подумал, что полиции стоит очень тщательно и быстро осмотреть этот ялик.

– Ты еще ничего не рассказал местным легашам? – Нет. Миранду придется уламывать. Я этим займусь. Что ты им со своей стороны сказал?

– Да ничего. Я растолковал мистеру Неррити, что без полиции мы ему помочь не сможем. Но ты же знаешь, что это такое.

– М-м. Я скоро тебе перезвоню.

– Ага.

Он положил трубку, а я неторопливо вышел из отеля, закатал брюки до колена и широкими шагами сбежал по каменистому берегу к песку. Как только я дотуда добрался, я снял ботинки и носки и неторопливо пошел по берегу, неся их в руках и наслаждаясь вечерним солнцем.

Вдоль берега на некотором расстоянии друг от друга стояли волноломы, черными короткими пальцами протягиваясь в море. Местами они подгнили и обросли ракушками и водорослями. Стульчик, полотенца и личные вещи Миранды одиноко лежали на гальке. Большинство других посетителей пляжа уже собрали вещи. А неподалеку у полурастоптанного песчаного замка до сих пор лежали красное пластмассовое ведерко и голубой совочек. Британская пляжная публика, подумал я, по-прежнему остается замечательно честной.

Обгоревшие остатки ялика были центром притяжения для немногочисленных оставшихся на пляже отдыхающих. Обшивка уже на дюйм погрузилась в завихрения вернувшегося прилива. Я шлепал по воде вокруг лодки, как один из любопытных, и как мог близко рассматривал ее остов.

Лодка была из фибергласса и во время пожара сплавилась. Снаружи не осталось сколько-нибудь разборчивого регистрационного номера, хотя алюминиевая мачта пережила пожар и по-прежнему указывала в небо, как восклицательный знак. Парус, на котором должны были быть опознавательные знаки, сгорел дотла и лежал кучкой пепла у ее основания. Что-нибудь среди этих обугленных остатков могло бы помочь – но прилив неумолимо приближался.

– Может, вытащим ее на гальку? – предложил я какому-то человеку, который, как и я, бродил по воде вокруг лодки. Он пожал плечами.

– Это не наше дело.

– А в полицию звонили? – спросил я.

Он снова пожал плечами.

– Без понятия.

Я подошел к лодке с другой стороны и попытался поговорить с более ответственным с виду человеком, но он тоже только покачают головой и пробормотал что-то насчет того, что уже все равно поздно, зато два четырнадцатилетних подростка, услышавшие наш разговор, сказали, что помогут, если нужно.

Ребята были сильные и веселые. Они приподняли лодку, поднатужились и легко вырвали ее из песка. Киль скользнул по дну, оставив глубокий след, и мы, взявшись за лодку с двух сторон, вытащили ее на гальку. Ребята сказали, что там ее прибоем не смоет.

– Спасибо, – сказал я.

Они просияли. Мы стояли руки в боки, любуясь сделанным делом. Затем ребята сказали, что им пора домой ужинать, и вприпрыжку побежали прочь. Я забрал ведерко и совочек, собрал все вещи Миранды и отнес их в ее комнату.

И у нее, и у Алисии вид был не ахти, но в моем присутствии Алисии явно стало легче. Я ободряюще обнял ее и сказал Миранде:

– Мы собираемся вызвать полицию.

– Нет! – в ужасе воскликнула она. – Нет... нет...

– М-м... – Я кивнул. – Поверьте мне, это к лучшему. Люди, похитившие Доминика, не хотят его убивать, они хотят продать его вам целым и невредимым. Вот за это и держитесь. Полиция в данном случае будет весьма полезна, а мы сможем все устроить так, чтобы похитители ничего не узнали. Я это сделаю. Полицейские спросят, что было на Доминике на пляже, а если у вас есть фотография, это вообще будет здорово.

Она заколебалась и нерешительно проговорила:

– Джон сказал: "Сиди тихо, ты и так много натворила:"

Я небрежно взял трубку и набрал номер ее мужа. Снова ответил Тони.

– Это Эндрю.

– Ага. – Напряжение в его голосе исчезло – он ожидал, что позвонят похитители.

– Миссис Неррити согласна проинформировать полицию о приказе ее мужа.

– Тогда давай. Он понимает, что мы не можем работать для него без этого. Он... ну... не хочет, чтобы мы оставили его. Он только что решился, когда услышал телефонный звонок.

– Хорошо. Не вешай трубку. – Я повернулся к Миранде:

– Ваш муж говорит, что мы можем обратиться в полицию. Хотите с ним поговорить?

Она отчаянно замотала головой.

– Ладно, – сказал я Тони. – Принимайся за дело. Перезвоню попозже.

– Что было на ребенке? – спросил он. Я повторил вопрос Миранде, и та, в промежутках между всхлипами, сказала, что красные плавки. Маленькие махровые плавочки. Ни тапочек, ни рубашечки... жарко было. Тони хрюкнул и дал отбой. Я же неторопливо, как йог, попросил Миранду одеться и поехать со мной. Неуверенно, робко и пугливо она тем не менее послушалась и вышла из отеля в шарфе и темных очках между мной и Алисией. Они с Алисией сели на заднее сиденье, и мы втроем поехали в сторону Чичестера. Сделав необходимый крюк, чтобы проверить, нет ли "хвоста", и обнаружив, что все чисто, я остановился спросить направление, и подъехал к главному полицейскому управлению. Припарковался поблизости, но не на виду, за углом. В управлении я спросил, где тут старший дежурный офицер, и объяснил главному инспектору и следователю из отдела, как обстоят дела.