– Заметано, – с благодарностью сказал я. – Я перезвоню вам в участок.
Я снова отправился к воде, но от Тони ничего не было слышно. Изрядно выждав после наступления темноты, я поехал туда, где мы с ним условились встретиться, и принял и его, и оборудование с борта лодки на "борт" машины.
– Они там в доме малость утихомирились, – сказал он. – Им позвонил Питер, кто бы он там ни был, и, вероятно, это их немного успокоило. Жаль, что я не поставил "жучок" на телефон. Короче, Питер, похоже, велел им продолжать наблюдение и не упаковывать мальчика, пока не увидят снаружи полицию. – Он ухмыльнулся. – Надеюсь, они ее не увидят.
– Не увидят. – Я вынул батарейки из лодки и положил их рядом с бесформенной холщовой сумкой. – Наш приятель Иглер обещал. К тому же... – я помедлил, – я позаботился насчет других мер предосторожности.
– Ну не хитрюги ли мы? – сказал Тони, когда я рассказал ему обо всем. – Однако мы и вправду не можем позволить себе устроить неразбериху.
Хочешь ореховую палочку? Заменяет целый ужин.
Я съел палочку, и мы сели и стали спокойно ждать. Выждав изрядно после часу ночи, я позвонил Иглеру и сказал ему, куда и когда привезти – и спрятать – своих людей.
– Скажите им, чтобы вели себя тихо. Не просто тихо – чтобы молчали.
Никаких разговоров. Не топать. Совершенно тихо.
– Хорошо.
– Ждите нас с Тони. Мы придем вас встретить. Возможно, мы придем гораздо позже вас, мы не уверены. Но, пожалуйста, ждите. Ждите молча.
– Это все, что ты хотел мне сказать? – с сомнением спросил он.
– Мы расскажем остальное, когда встретимся. Но очень важно правильно рассчитать время... так вы подождете?
– Да, – сказал он, собравшись с мыслями.
– Хорошо. Встретимся.
Я положил трубку. Тони с довольным видом кивнул.
– Ладно, – сказал он. – Как с нервишками?
– Дрожат. А у тебя?
– Честно говоря, – сказал он, – когда я иду на такие дела, я чувствую себя вдвое живее, чем обычно.
Я тихо отвез нас назад в Итченор и поставил машину в ряд с другими, припаркованными за углом того дома, где укрылись похитители. На улице слабо горел единственный фонарь, да и то за углом, что в особенности порадовало Тони, поскольку ему нужно было время, чтобы приспособиться видеть в темноте. Он вытащил тюбик краски, начернил руки и лицо, а я снова включил "жучки" для окончательной проверки. Оба "жучка" молчали.
Я посмотрел на часы. Два пятнадцать. Люди Иглера будут на месте к двум тридцати. Если повезет, похитители будут спать.
– Разрисуй морду, – Тони протянул мне тюбик. – Не забудь о веках.
Если услышишь, что кто-то идет по улице, забейся в угол и закрой глаза. Если сделаешь так, то в темноте тебя будет почти невозможно разглядеть. А стоят и ходят, блестя зенками, только тупые козлы.
– Ладно.
– И имей терпение. Тишина – она времени требует.
– Ага.
Он вдруг ухмыльнулся, по-сатанински блеснув зубами на черном лице.
– На фиг годы тренировок, если ни разу в жизни этим не воспользуешься?
Мы вышли из машины на тихую пустынную улочку, и Тони достал из большой холщовой сумки в багажнике свое замысловатое, нежно любимое снаряжение.
Я помог ему залезть в конструкцию из легкого черного материала, придерживая его, пока он просовывал руки в рукава и застегивал "молнию" от пояса до горла.
В этом наряде он уже не казался, как обычно, гибким – теперь это был горбун, блоки питания нелепо бугрились на плечах.
Сама "сбруя" состояла из огромного количества карманов – как вшитых, так и навесных. Все необходимое лежало по карманам, поскольку то, что прикреплялось обычным образом, как альпинистское снаряжение, звякало и стучало, да к тому же отражало свет. Все, что использовал Тони, было матово-черным и по возможности покрыто слегка липкой оболочкой для лучшей хватки. Когда он впервые показал мне свое снаряжение, я был просто очарован. К тому же я почувствовал себя чуть ли не привилегированной персоной – ведь он держал в секрете от большинства партнеров само существование этого снаряжения, так как опасался, что они запретят его использовать.
– О'кей? – спросил он.
Я кивнул. Вроде бы дышать костюм ему не мешал, но мои собственные легкие, как мне показалось, чуть ли не отключились. Ведь он с голыми руками не раз отправлялся туда, где ждала смерть, и, смею вас заверить, грабеж в приморской английской деревеньке по сравнению с этим просто пикник.
Он ткнул в незаметную кнопку где-то у шеи, послышался приглушенный писк; когда включилось питание, писк перешел в слабое шипение, неслышимое в двух шагах.
– Отлично, – сказал он. – Давай сумку.
Я вынул холщовую, сумку из багажника, тихо закрыл и запер дверь машины. И мы – оба в черном – тихонько дошли до угла, где Тони вдруг растворился в темноте и исчез. Я досчитал до десяти, как было условлено, опустился на колени и осторожно, с колотящимся сердцем, впервые окинул взглядом смутно видневшуюся впереди цель.
– Все время сиди на коленях, – сказал Тони. – Часовые обычно смотрят на уровне головы, а не так близко к земле.
Передо мной был заросший сорняком садик, однако я видел его смутно, хотя глаза и привыкли к темноте.
– Передвинься к стене дома, правее, – приказал Тони. – Сложись пополам, голову опусти. Когда доберешься, встань лицом к стене и оставайся в самой густой тени, которую найдешь.
– Хорошо.
Я выполнил его инструкции – никто не окликнул меня, никто не поднял в доме суматоху.
Надо мной на стене я увидел, подняв голову, что-то темное, бесформенное, вовсе непохожее на человека. Никто и не понял бы, что это человек.
Никто, кроме людей вроде Тони, который лез по голой стене на присосках, работающих с помощью вакуумного насоса на батарейках. Тони мог забраться и на небоскреб, так что пара этажей для него – просто раз плюнуть.
Мне показалось, что я прождал целую вечность. Сердце глухо колотилось в груди. По улице никто не проходил – бессонница никого не мучила. Никто не выгуливал своих балованых собак. Приморский Суссекс быстро засыпал и видел сны, и только полицейские, "Либерти Маркет" и, возможно, похитители бодрствовали.
Что-то слегка задело меня по лицу. Я поднял руку, чтобы схватить это, и поймал болтающийся конец черной нейлоновой веревки.
– Привяжи сумку, я подниму, – сказал Тони. Я послушался, и необъятная холщовая сумка исчезла наверху во тьме.
Я ждал. Сердце скакало, как никогда. Затем сумка вдруг снова опустилась ко мне, но теперь она был тяжелой. В ней что-то лежало. Я принял сумку и дважды потянул за веревку. Она сама упала сверху к моим ногам, и я неуклюже начал сворачивать ее, поскольку руки мои были заняты сумкой.
Я не слышал, как Тони спустился. Его ловкость была просто невероятна.
Вот его нет – и через секунду он уже здесь, засовывает последние из освободившихся присосок в свои объемистые карманы. По веревке он почувствовал, что я пытаюсь ее свернуть, и в мгновение ока собрал ее. Затем он тронул меня за плечо, и мы оба покинули хилый садик. Я вдвое сгибался под тяжестью сумки, а Тони уже выскользнул из своей сбруи. Как только мы оказались на дороге вне пределов видимости из дома, я выпрямился и взял сумку за обе ручки одной рукой, как всякий нормальный человек.
– Вот, – сказал Тони, – потри лицо. – Он протянул мне что-то мокрое и холодное, похожее на губку. Я стер большую часть краски и увидел, что он тоже очистил лицо.
Мы тихонько подошли к машине.
– Не хлопай дверью, – сказал Тони, запихивая свое снаряжение на переднее пассажирское сиденье. – Закроем как следует попозже.
– Ладно.
Я положил сумку на заднее сиденье и вынул ее драгоценное содержимое – маленького мальчика, лежавшего, прижав колени к груди, с черной нейлоновой веревкой, брошенной поверх ног. Он не то спал, не то был без сознания – его, похоже, напоили снотворным. Нечесаные светло-каштановые волосы обрамляли его голову, рот был заклеен широкой полосой пластыря. Я завернул его в коврик, который всегда возил с собой в машине, и уложил на заднее сиденье.