– Да, – согласился я. – Ладно, в первую очередь вы должны позвонить в полицию и попросить их подставить записывающие устройства на все телефоны Жокейского клуба. А затем продолжайте себе работать и ждите.
– Ждать?
Я кивнул.
– Пока будут идти переговоры по поводу выкупа. :Не хочу вас беспокоить, но прежде, чем мистер Фримантл вернется домой, может пройти некоторое время. Как насчет его семьи? Жены? Ей сказали?
– Он вдовец, – мрачно ответила миссис Беркли.
– А дети?
– У него есть дочь, – с сомнением сказала она, – но мне кажется, они не в ладах. Вроде бы она живет за границей... Мистер Фримантл никогда о ней не говорил.
– И, простите меня, – сказал я, – сам-то мистер Фримантл... богат?
Она глянула на меня так, словно вопрос был неприличнее некуда, но все же ответила:
– Понятия не имею. Но любого, кто становится старшим распорядителем, обычно считают человеком со средствами.
– Десять миллионов?
– Да нет, конечно же, – решительно ответила она. – По многим стандартам он живет скромно. – Судя по голосу, она была в этом уверена. – Он не любит тратить деньги впустую.
Скромность в расходах и нежелание тратить деньги на пустяки довольно часто встречаются среди мультимиллионеров, но я оставил этот вопрос. Я поблагодарил ее и пошел к полковнику Тэнсингу, который оказался мужским вариантом миссис Беркли – вежливым, обаятельным и потрясенным почти до оцепенения.
Я позвонил из его кабинета в полицию и заставил дело двигаться, выспросив у него, кто в отсутствие мистера Фримантла главный в Жокейском клубе.
– Сэр Оуэн Хиггс, – сказал он. – Он был тут утром. Мы пытались связаться с ним... – Вид у Тэнсинга был слегка испуганный. – Думаю, он согласится с тем, что мы должны были в первую очередь позвонить вам.
– Конечно, – заверил его я. – Можете вы устроить так, чтобы все звонки к вам записывались? Независимо от полиции?
– Сделаем, – сказал он.
– Мы в "Либерти Маркет" работаем двадцать четыре часа в сутки, если вы пожелаете с нами связаться.
Он пожал мне руку.
– Жокейские клуб – одна из самых серьезных организаций в Англии, извиняясь, сказал он. – Просто все это застигло нас врасплох. Завтра все колесики будут вертеться.
Я кивнул и ушел. Вернулся в "Либерти Маркет". Вспоминая разговор, я подумал, что ни полковник, ни миссис Беркли не подумали о том, каково сейчас самой жертве. Да, они были ошарашены и никак не могли поверить в случившееся. Но горячего сочувствия жертве я в них не увидел.
Сэр Оуэн Хиггс официально запросил помощи у "Либерти Маркет", и на следующее утро я отправился в Вашингтон. Поздним утром по местному времени я уже ехал на взятой в прокате машине к ипподрому Лаурел, чтобы поговорить с его президентом, Эриком Рикенбакером.
Ипподром был в часе езды от столицы. Деревья вдоль дороги полыхали золотым, алым, оранжевым, бронзовым – последние фанфары природы на пороге зимы.
Первые ноябрьские дни – теплые, солнечные и безветренные, высокое синее небо. Дни, в которые душа встает на крыло и поет. Как всегда в Америке, я чувствовал себя свободным. Наверное, просторы этой страны так влияли на меня. Казалось, ее дали вливались мне в душу и разбавляли повседневные проблемы.
Мистер Рикенбакер оставил на входе в скаковой клуб указания насчет меня: мою персону должны были немедленно представить пред его ясные очи.
Это вышло не так уж и сразу, поскольку мне все равно сначала доставили на тыльной стороне кисти штамп невидимой краской, который проявлялся лишь в ультрафиолетовых лучах под специальной лампой в виде пурпурного круглого значка. Мне объяснили, что это пропуск в клуб – без него меня перед некоторыми дверями остановили бы. Пропуск, подумал я, который не потеряешь и приятелю втихаря не передашь. Мне сказали, что его можно смыть. Мистер Рикенбакер находился в президентских "апартаментах, в своем убежище на верху сногсшибательного здания, куда надо было добираться на лифте через контроль, пробираться через толпу праздношатающихся членов клуба, потом опять проверки, затем через неприметную дверь и вверх по узкой лестнице. Наверху за столом сидел охранник. Я назвал свое имя. Охранник проверил по списку, нашел мою фамилию, поставил галочку и пропустил меня. Я завернул еще за один угол, и мое путешествие закончилось. Президент сидел в отдельной трехуровневой гостиной и смотрел на меня через акры стекла, поверх столов человек на сто. Однако сейчас здесь было практически пусто. Единственные люди в этой комнате сидели вокруг одного из самых дальних столов на нижнем уровне. Я прошел в гостиную и спустился к ним. При моем приближении они вопросительно воззрились на меня. Шестеро мужчин, четверо женщин, все одеты для конной прогулки.
– Мистер Рикенбакер? – спросил я, обращаясь ко всем сразу.
– Да?
Рикенбакер оказался крупным мужчиной с густыми седыми волосами. Хотя он и сидел, было видно, что он высокого роста. Глаза его блестели – он носил контактные линзы. Лицо у него было бледное, гладкое, невероятно чисто выбритое.
– Я Эндрю Дуглас, – представился я.
– Ага. – Он встал и пожал мне руку, возвышаясь надо мной на добрых шесть дюймов. – Это мои друзья. – Он коротко показал на них, но представлять нас друг другу не стал. – Извините, у меня есть дело с мистером Дугласом. – Рикенбакер знаком велел мне следовать за ним и пошел по укрытым толстым ковром ступенькам в более укромное гнездышко, в маленькую комнату за гостиной.
– Тут такая чертова неразбериха, – со злостью сказал он, указывая мне на кресло. – Только Морган рассказал мне о беде, что случилась с Неррити, как его самого... – Он сокрушенно развел руками. – Мы пока не получали от похитителей никаких известий. Мы связались с полицией и здесь, и в Лондоне, и они будут расследовать исчезновение Моргана. Что вы об этом знаете?
– Ничего, – ответил я. – Расскажите мне.
– Выпить хотите? – спросил он. – Виски? Шампанское?
– Нет, спасибо.
– У нас тут есть служба по связям с общественностью, которая много что для нас делает. Понимаете, это неделя публичных мероприятий. У нас много гостей из-за океана. Приемы, пресс-конференции, спонсорские вечера. У нас есть почетные гости – Морган был одним из них, – для которых мы нанимаем транспорт, чтобы отвозить их со скачек в отели, на различные приемы, понимаете?
Я кивнул.
– Служба по связям с общественностью нанимает лимузины из прокатной фирмы. Конечно же, машины прибывают прямо с водителями. Фирма сообщает прокату, кого и куда отвезти, и прокат инструктирует водителей, понимаете?
– Да, – сказал я.
– Морган остановился в "Риц-Карлтон", понимаете? Мы поселили его там, это прелестное место. Ипподром взял расходы на себя. Морган планировал присоединиться к нам на приеме в Балтиморе позапрошлым вечером. Прием был организован для прессы... на наши скачки приехало много зарубежных спортивных корреспондентов, и я думаю, мы сделали все, что могли, чтобы они чувствовали себя уютно.
– М-м, – промычал я, начиная понимать. – Освещение спортивных событий по всему миру привлекает публику.
Он, чуть помедлив, кивнул:
– Может, мне не следовало говорить так прямо, но вся эта печатно-рекламная шатия создает бизнес, а бизнес создает работу, и чем больше поднимешь шумиху, тем больше выгода.
– Морган не приехал на прием, – продолжал Рикенбакер. – Мы ждали его... он заверил меня, что приедет. Я знаю – он намеревался сказать, что счастлив представлять здесь британский скаковой мир и рассказать прессе о некоторых планах Английского жокейского клуба на следующий год.
– Он собирался говорить? – спросил я. – То есть произнести речь?
– Да, разве это не ясно? У нас всегда есть три-четыре оратора на приеме для прессы, но речи очень короткие и неформальные, понимаете, просто несколько слов признательности. Что-нибудь вроде этого. Мы были удивлены, когда Морган не появился, однако не забеспокоились. Я сам был удивлен, что он не прислал никакой записки, но я не так хорошо его знаю. Мы познакомились только три дня назад. Я не знал, обязательный ли он человек, понимаете?