– Извините, – сказал я и объяснил, почему отрываю его от завтрака.
– Иисусе, – проговорил он. – Кто такой этот Пучинелли?
– Хороший коп. Очень смелый. Поговорите с ним.
– Конечно.
Я дал ему телефонные номера и расписание Энрико.
– Гольдони собираются в Нью-Йорк, – сказал я. – Мне сказала миссис Гольдони. Думаю, они уедут сегодня. Здесь они останавливались в "Ридженси".
– Я еду прямо сейчас. Вы будете в "Шериатте"?
– Да. Я и сейчас там.
– Сидите на телефоне.
– О'кей.
Он хмыкнул.
– Спасибо, Эндрю.
– Сколько угодно, Кент, – искренне ответил я. – Вы только возьмите его. Он весь ваш.
Как только я положил трубку, в дверь постучали, и я открыл прежде, чем спохватился, что теперь мне надо вести себя осторожнее. Однако это была всего лишь горничная – коротенькая, крепенькая, безобидная, средних лет.
Она собиралась убрать комнату.
– Сколько у вас это займет? – спросил я, глядя на тележку со свежим бельем и большой пылесос.
Она ответила на центрально-американском испанском, что не понимает. Я спросил ее о том же самом по-испански. Двадцать минут, флегматично ответила она. Потому я взял трубку, перезвонил на коммутатор, попросив на время передавать все звонки для меня в вестибюль, и пошел вниз ждать. Ждать и размышлять...
В первую очередь я подумал о Беатриче Гольдони и ее виноватом виде.
Подумал о ее сыне, изгнанном из отчего дома. Подумал, что скорее всего Беатриче ускользнула в Вашингтон в пятницу на встречу не с любовником, а со все еще любимой заблудшей овечкой. Может, он сам это и устроил, зная, что она приедет сюда на скачки и все еще чувствуя некую привязанность к ней.
Конечно, она не знала, кто похитил Фримантла и Алисию. Она была не столь проницательна. Однако она знала, что именно я вел переговоры насчет выкупа за Алисию, поскольку за завтраком в пятницу Паоло Ченчи ей об этом рассказал. Что он еще ей рассказал, одному Богу известно. Может, он и о Доминике ей поведал. Вполне возможно. Многие не понимают, почему "Либерти Маркет" не любит рекламировать свою работу, и не видят особого вреда в том, что они расскажут об этом всем.
Я сам отвозил Беатриче в Вашингтон, и она все время болтала... Болтала, болтала... Мы тут с Ченчи, помнишь Алисию, которую украли? Тут с ней молодой человек, тот, кто ездил в Италию, чтобы вернуть ее живой и здоровой... он тут по поводу другого похищения... а Паоло Ченчи рассказал нам, что он спас в Англии маленького мальчика, Доминика... Алисия тоже там была... болтовня, болтовня, болтовня...
Я встал с дивана в вестибюле, подошел к столу регистрации и сказал, что я выписываюсь, и не будут ли они столь любезны приготовить мой счет.
Затем я снова позвонил Кенту Вагнеру, который сказал мне, что я чудом поймал его, поскольку он уже уходит с завтрака.
– Вы прямо весь день мне перевернули, философски сказал он. – Еще что-то?
Я сказал, что выезжаю из "Шериатта" и почему.
– Иисусе, – вздохнул он. – Поезжайте в участок, я помещу вас в хорошее местечко, где Гольдони вас не отыщет. Вдруг он и вправду знает о вас?
– Лучше уж обезопаситься, – согласился я. – Я еду.
На регистрации мне сказали, что мой счет будет готов, когда я спущусь вниз с вещами. Двадцати минут еще не прошло, но, когда я вышел из лифта, я увидел горничную, которая толкала свою тележку по коридору. Я отворил дверь и вошел.
Там было трое, все в высоких белых шапочках и белых комбинезонах с надписью "Интернэшнл раг компани" на груди и спине. Они передвигали мебель к стенам и раскатывали на полу большой ковер в индийском стиле.
– Что... – начал было я, и вдруг меня осенило: сегодня же воскресенье.
Я повернулся на месте, чтобы выбежать прочь, но было слишком поздно.
В дверях стоял четвертый человек с той же надписью на комбинезоне. Он шагнул вперед и втолкнул меня в комнату. Я посмотрел ему в глаза... и узнал его. Мысли били как молнии. Я подумал, что проиграл. Я подумал, что погиб.
Я подумал, что хотел победить. Я считал, что победил. Я был уверен, что найду его, арестую и остановлю. Но мне никогда не приходило в голову, что дело может обернуться таким образом. Все произошло очень быстро, в одно мгновение.
Мне набросили на голову что-то вроде холщового мешка. Меня схватили и швырнули на пол. Что-то ужалило меня в бедро, словно оса. Меня несколько раз перевернули, и я смутно осознал, что меня, словно сосиску в тесто, закатали в индийский ковер. И это была последняя моя мысль.
***
Я очнулся на улице от холода.
Я был рад, что очнулся, но, честно говоря, мне это доставило мало удовольствия. Для начала, я был совершенно раздет. Ах ты, педик, гневно подумал я. Все совпадает до мелочей. Как Алисия. Думаю, что и Морган Фримантл был сейчас совершенно голым.
Частное учебное руководство "Либерти Маркет" гласит: "Немедленным и эффективным средством подавления и унижения жертвы является лишение его/ее одежды".
Доминик был одет, ему даже вдобавок к плавочкам свитер надели, но, с другой стороны, он был слишком мал, чтобы видеть в наготе унижение. Смысла не было.
Единственное, что я мог сделать, так это думать о себе как об одетом.
Я сидел на земле. Глинистая почва, усыпанная опавшими листьями. Я опирался на дерево, с которого, эти листья и осыпались – маленькое деревце с гладким твердым стволом не более четырех дюймов в диаметре.
Видимость с обеих сторон ограничивали вечнозеленые кустарники, по большей части, как бы смешно это ни показалось, лавры. Я сидел на маленькой лужайке, на которой росло еще одно молоденькое деревце. Наверное, бук, подумал я.
Самой главной и наиболее удручающей проблемой было то, что я не мог уйти из-за чего-то вроде наручников, защелкнутых на моих запястьях с другой стороны дерева, у меня за спиной. На лужайке было тихо, но вдали я слышал приглушенный постоянный гул – явно городской. Где бы я ни был, это было недалеко. Может, недалеко от Лаурела. Милях в двух... в пригороде. Я открыл рот и изо всех сил закричал:
– Помогите!
Я кричал долго. И безрезультатно. Небо, которое было таким синим в наделю скачек, теперь подернулось облаками – серое, как мои мысли.
Я не имел никакого понятия о том, сколько сейчас времени. Ощупав запястья, я понял, что у меня нет часов. Я мог встать. Я встал. Я мог обойти вокруг дерева.
Я так и сделал. Со всех сторон была одна и та же зелень.
Ветви деревца простирались как раз над моей головой – узкие крепкие веточки, заканчивающиеся более мелкими побегами и ответвлениями. Довольно много золотистых листочков все еще цеплялось за них. Я попытался стрясти их, но мои усилия едва пошевелили ветки, и листочки упрямо продолжали висеть.
Я снова сел и стал думать. Мыслей было много, и все неприятные. Главное – что в "Либерти Маркет" я никогда не стану рассказывать об этом дне... если доживу до того, чтобы рассказать. Дать себя похитить... как же глупо. Как же мерзко...
Я снова погрузился в размышления. Если бы до Пучинелли было легче добраться, я бы узнал о семействе Гольдони раньше и уехал бы из отеля "Шериатт" задолго до того, как туда приехала "Интернэшнл раг компани" со своим ковром. Если бы я не пошел забрать свои вещи... Если бы. Сплошные "если бы". Я подумал о Джузеппе-Питере-Пьетро Гольдони. С каким лицом он вошел в мою дверь – собранный, решительный, как солдат в бою, своей быстротой и точностью напомнив мне Тони Вэйна. Он сам забрал Доминика с пляжа и сам в маске похитил Алисию. Возможно предположить, что именно он назвался шофером, когда приехал за Морганом Фримантлом, и если так, то сам акт успешного похищения был для него таким же огромным удовольствием, как и получение денег.
Если я правильно его понимаю, подумал я, поможет ли это мне? Прежде я никогда не говорило похитителем лицом к лицу – всегда через посредника.