Акт принудительной торговли за выкуп, учебное пособие "Либерти Маркет", глава шесть. Очень трудно принуждать, когда находишься в таком невыгодном положении.
Шло время. Над головой время от времени пролетали самолеты, прилетела птичья чета посмотреть, что это за чужак залез тут на их территорию. Я сидел не то чтобы очень неудобно, пытаясь собраться с мыслями и прикидывая, сколько я тут еще смогу просидеть. Пошел дождь.
Дерево мало спасало, но я не особо тревожился. Капли падали сквозь листву, словно мягкий душ, свежим и непривычным ощущением лаская кожу. Я прежде никогда не бывал под дождем нагишом, насколько я помнил. Я поднял лицо, открыл рот и стал глотать капли, падавшие мне на лицо.
Вскоре дождь прекратился, стало темно. Придется тут всю ночь просидеть, подумал я.
Всю ночь так всю ночь. Прими. Смирись. Не так уж это и тяжело.
Я был силен и здоров, обладал врожденной выносливостью, пределов которой никто никогда не испытывал. Хотя руки и были скованы, но не туго и вполне терпимо. Я мог долго здесь просидеть без особых страданий. Я догадывался, что сидеть-то как раз и придется.
Хуже всего был холод, к чему прибавилось по приближении ночи еще желание съесть горячий ужин. Я пытался отрешиться от этих мыслей.
Я попытался активно скрести дерево наручниками, чтобы посмотреть, не смогу ли я перепилить ими дерево, как пилой. В результате я лишь слегка ободрал поверхность ствола и еще сильнее кожу рук с внутренней стороны.
Пусть деревце было молодым, но ствол его был плотным и очень твердым.
Я то и дело засыпал, довольно глубоко, раз повалился на бок и проснулся, уткнувшись носом в листву и потянув до боли плечо. Я попытался .улечься поудобнее, но все получалось не Бог весть что – сидеть было лучше.
Я ждал, дрожа, рассвета, и впервые в голову мне закралась мысль – а вдруг он решил меня вот так здесь оставить умирать?
Он не убил меня в отеле. Укол в бедро, от которого я потерял сознание, мог точно так же оказаться смертельным, если он хотел бы меня убить. В ковре можно было свободно вынести как человека без сознания, так и труп.
Если он просто хотел меня убить, то почему я все еще здесь?
Но если он хотел отомстить... то это другое дело. Я уверенно говорил Кенту Вагнеру, что Джузеппе-Питер не станет медленно убивать... возможно, я ошибался.
Ладно, сурово сказал я сам себе, поживем – увидим. Настал день. Серый день с еще более низкими облаками, ветреный, ничего хорошего не обещавший.
А где же Верди? – подумал я. Я бы не отказался от оркестра. Верди...
Джузеппе Верди. Ну да. Джузеппе... Это имеет смысл. Пьетро было его собственным именем, Питер – по-английски.
Кофе не помешал бы, подумал я. Позвони и закажи в номер. Первые двадцать четыре часа для жертвы самые тяжелые, гласило учебное пособие "Либерти Маркет", глава первая. Теперь я в этом сомневался. Когда, судя по свету (если не считать облаков), настал день, он пришел меня проведать.
Я не слышал, как он подошел, он просто вдруг возник несколько позади меня. Вышел из лавровых кустов. Джузеппе-Питер-Пьетро Гольдони, в своем коричневом кожаном пиджаке с золотыми застежками на манжетах.
Мне показалось, будто я знал его всегда, и все же он был совершенно чужим. В его появлении, в том, как он двигался, в осанке была какая-то неумолимость, немая жестокость, потаенная надменность. Он не скрывал торжества, так что у меня невольно волосы на затылке встали дыбом.
Он встал передо мной и посмотрел на меня сверху вниз.
– Ты – Эндрю Дуглас, – сказал он по-английски. Говорил он с явным акцентом, и, как и всем итальянцам, ему трудно было с непроизносимыми шотландскими звуками, но смысл я понимал.
Я посмотрел ему прямо в лицо и не произнес ни слова.
Он ответил мне бесстрастным, но упорным взглядом, и я начал понимать, что он относится ко мне так же, как я к нему. С обеих сторон чисто профессиональное любопытство.
– Ты сделаешь для меня запись на пленку, – сказал он наконец.
– Хорошо.
У него брови поползли вверх – он не ожидал, что я так легко соглашусь.
– Ты не спрашиваешь... кто я?
– Ты человек, который похитил меня из отеля, – ответил я.
– А как меня зовут? – спросил он.
– Не знаю, – сказал я.
– Меня зовут Питер.
– Питер. – Я наклонил голову, выражая признательность за представление. – Почему я здесь?
– Чтобы сделать запись.
Он мрачно посмотрел на меня. Черная на фоне неба круглая голова, давно знакомые по фотороботу черты лица. Я почти верно его запомнил, подумал я. Ошибся, может быть, только в линии бровей – у висков он были прямее.
Он ушел где-то на час, затем вернулся с коричневой дорожной сумкой на плече. Похоже, сумка была и тонкой кожи с золотыми замками. Все подобрано.
Из пиджака он достал большой лист бумаги и развернул его передо мной, чтобы я мог прочесть.
– Это ты наговоришь на пленку, – сказал он. Я прочел послание, которое было старательно написано заглавными буквами. Писал американец, не сам Джузеппе-Питер. Послание гласило:
"Я Эндрю Дуглас, тайный агент полиции. Вы там, в сраном жокейском клубе, слушайте внимательно. Вы платите десять миллионов английских фунтов, как вам было сказано, подписанные чеки должны быть готовы ко вторнику.
Отошлете на номерной счет 26327/42806, "кредит Гельвеция", Цюрих, Швейцария. Когда деньги с чека будут сняты, получите Фримантла назад. Ни пенсом меньше.
Затем сидите тихо. Если в дело будет замешан хоть один коп, сделки не будет. Если все пройдет нормально и выкуп будет как надо, вы узнаете, где меня найти. Если кто-то попытается заблокировать сделку после освобождения Фримантла, меня убьют."
Он засунул бумагу во внутренний карман пиджака и начал вытаскивать из сумки магнитофон.
– Я не стану этого читать, – бесстрастно сказал я.
Он замер на середине движения.
– У тебя нет выбора. Не будешь читать, я тебя убью.
Я ничего не сказал, просто спокойно, без вызова посмотрел на него, стараясь не выказывать волнения.
– Я тебя убью, – повторил он. Да, подумал я, Убьешь, но не за это.
– Это плохой английский, – сказал я. – Лучше бы ты сам написал.
Он отпустил магнитофон, и тот упал в сумку.
– Ты что, хочешь мне сказать, недоверчиво проговорил он, – что не будешь этого читать из-за литературного стиля?
– Да, из-за литературного стиля, – ответил я. Он на некоторое время отвернулся, потом снова повернулся ко мне.
– Я изменю слова, – сказал он, – но ты будешь диктовать только то, что я скажу. Понял? Никаких... – Он поискал слова, но наконец сказал по-итальянски:
– Никаких кодовых слов. Никаких тайных знаков.
Я подумал, что, если я заставлю его говорить по-английски, это может хотя бы немного уменьшить его преимущество, потому спросил:
– Что ты сказал? Я не понял.
Его глаза слегка сузились.
– Ты говоришь по-испански. Горничная в отеле сказала, что ты испанец. Думаю, что ты и по-итальянски говоришь.
– Очень плохо.
Он вынул бумагу из кармана, взял ручку и, положив ее на сумку, начал писать на обратной стороне листа новую версию послания. Закончив, он показал его мне, держа так, чтобы я мог прочесть.
Теперь написанное изящным почерком, послание гласило следующее:
"Я Эндрю Дуглас. Жокейский клуб, соберите десять миллионов английских фунтов. Во вторник отошлите заверенный банковский чек на номерной счет 26327/42806, "кредит Гельвеция", Цюрих, Швейцария. Когда банк оплатит чек, Морган Фримантл вернется. После ждите. Полиция не должна вмешиваться. Если все будет спокойно, я буду свободен. Если деньги из швейцарского банка получить будет невозможно, я буду убит."
– Хорошо, – сказал я. – Гораздо лучше.
Он снова потянулся за магнитофоном.
– Они не заплатят десять миллионов.
Его рука снова замерла.
– Я знаю.
– Да. Я уверен, что ты знаешь. – Мне хотелось почесать нос. – При нормальном ходе дел на твой счет в швейцарском банке пришло бы письмо от Жокейского клуба с более реалистическими предложениями.