Я встал при его приходе. Он ничего не сказал, Просто кивнул. На его прилизанных волосах лежала водяная пыль – влажность была процентов сто, хотя мелким дождем это нельзя было назвать. Он шел осторожно, выбирая путь среди луж. Сегодня вторник, подумал я.
Он опять принес бутылку бульона, на сей раз теплого, красновато-коричневого, с привкусом говядины. Я выпил его медленнее, чем вчера, более-менее уверенный, что и на сей раз он не отнимет бутылку. Он подождал, пока я закончу, выбросил трубочку, завернул крышку, как и в прошлый раз.
– Ты будешь на улице; – сказал он неожиданно, – пока я не приготовлю место в доме. Еще день. Или два.
Я был ошарашен. Мгновение спустя я спросил:
– Одежду бы...
Он покачал головой.
– Нет. – Затем, посмотрев на облака, сказал:
– Дождь чистый.
Я чуть было не кивнул. Движение было еле заметным, но он увидел.
– В Англии, – сказал он, – ты победил меня. А здесь я тебя победил.
Я ничего не сказал.
– Мне сказали, что это был ты – тогда, в Англии. Ты нашел мальчика.
– Внезапно он разочарованно пожал плечами, и я понял, что он до сих пор в точности не знает, как это было сделано. – Это твоя работа – выручать похищенных. Я не думал, что может быть такая работа, кроме как в полиции.
– Да, – безразлично сказал я.
– Ты никогда больше не победишь меня, – серьезно сказал он.
Он сунул руку в сумку и вынул мятую, потертую копию своего же собственного фоторобота. Когда он развернул ее, я понял, что это один из оригинальных отпечатков, из Болоньи.
– Это ты сделал этот фоторобот, – сказал он. – Из-за этого мне пришлось покинуть Италию. Я отправился в Англию. И в Англии опять появился этот рисунок. Всюду. Из-за этого я приехал в Америку. Теперь этот снимок и здесь, разве нет?
Я не ответил.
– Ты охотился за мной. Но я поймал тебя. Вот в чем различие.
Он был чрезвычайно доволен своими словами.
– Вскоре я буду выглядеть по-другому. Я изменюсь. Когда я получу выкуп, я исчезну. И на сей раз ты не пошлешь полицию арестовать меня. На этот раз я тебя остановлю.
Я не спрашивал как. Смысла не было.
– Ты похож на меня, – сказал он.
– Нет.
– Да... Но победителем буду я.
Всегда настает момент, когда враги начинают невольно уважать друг друга, хотя ненависть между ними остается неизменной и глубокой. Сейчас как раз и был такой момент – по крайней мере с его стороны.
– Ты сильный, – сказал он, – как и я.
На это у меня не было подходящего ответа.
– Всегда приятно одержать победу над сильным человеком.
Этого удовольствия я не собирался ему доставлять.
– Ты будешь запрашивать выкуп за меня? – спросил я.
Он спокойно посмотрел на меня.
– Нет.
– Почему? – спросил я, а сам подумал: зачем спрашивать, если не хочешь знать ответа?
– За Фримантла, – просто ответил он, – я получу пять миллионов фунтов.
– Жокейский клуб не заплатит пять миллионов.
– Заплатит.
– Моргана Фримантла не слишком любят, – сказал я. – Члены Жокейского клуба возмущаются по поводу каждого пенни, который он выжимает из них. Они будут мешкать, будут спорить, будут решать неделями, должны ли все они вложить одинаковую сумму или богатые должны дать больше. Они заставят тебя ждать... и каждый день, который тебе придется прождать, ты будешь рисковать попасться американской полиции. Американцы очень хорошо разбираются с похитителями... думаю, ты сам знаешь.
– Если хочешь есть, попридержи язык.
Я замолчал. После недолгой паузы он сказал:
– Я не думаю, что они заплатят ровно пять миллионов. Но в клубе около сотни членов. Они смогут выплатить по тридцать тысяч фунтов каждый, и я в этом уверен. Это три миллиона. Завтра утром ты сделаешь другую запись.
Скажешь им о последнем снижении суммы. За эту сумму я отпущу Фримантла. Если они не заплатят, я его убью, а заодно и тебя, и закопаю прямо здесь. Он ткнул в землю у меня под ногами. – Завтра ты наговоришь это на пленку.
– Хорошо, – ответил я.
– И поверь мне, – мрачно добавил он, – я не намерен всю жизнь провести в тюрьме. Если мне это будет угрожать, я пойду на убийство.
Я поверил ему. Это у него прямо на лице было написано. Чуть помедлив, я сказал:
– У тебя хватит храбрости. Ты подождешь. Жокейский клуб не станет платить, если сумма окажется слишком высокой. Они заплатят, когда их совесть... их чувство вины... скажет им, что они должны. Они пожмут плечами, стиснут зубы, будут ныть... но заплатят. Именно это определит сумму выкупа.
В целом, я думаю, это будет около четверти миллиона.
– Больше, – уверенно сказал он, покачав головой.
– Если ты убьешь Моргана Фримантла, клуб, конечно, будет сожалеть, но члены его в сердце своем горевать не станут. Запросишь слишком много, они откажутся, и ты можешь вообще ничего не получить. Только будешь рисковать попасть в тюрьму за убийство. – Я говорил спокойно, не стараясь его убедить, просто перечислял неучтенные факторы.
– Это был ты, – резко сказал он. – Это ты заставил меня шесть недель ждать выкупа за Алисию Ченчи. Если бы я не стал ждать, не снизил бы выкуп, я ничего бы не получил. Мертвая девушка бесполезна. Теперь я понимаю, чем ты занимаешься. – Он помолчал.. – На сей раз я победил тебя.
Я не ответил. Я знал, что крепко подцепил его на крючок основной дилеммы похитителей: получить ли то, что он может получить, или рисковать, настаивая на своем? Я полагал, что Жокейский клуб поворчит, но заплатит в конце концов полмиллиона фунтов, что означает по пять тысяче члена клуба, если я не ошибался насчет их количества. Мы в "Либерти Маркет", думаю, посоветовали бы им согласиться на что-то вроде этой суммы. Это пять процентов от первоначального требования. Расходы на похищение наверняка были высоки, и слишком сильно стараться сбить барыш до нуля будет опасно для жертвы.
При удачном стечении обстоятельств мы с Джузеппе-Питером в конце концов добились бы разумной суммы выкупа за Моргана Фримантла, и старший распорядитель спокойно бы вернулся домой. В целом, именно ради этого я и приехал в Америку. А уж что касается меня... это зависит от того, насколько Джузеппе-Питер уверен в том, что ему удастся исчезнуть... и как он ко мне относится... и считает ли он меня угрозой для своей жизни. А я буду ему угрозой. Буду.
Я не видел причины, почему он должен освободить меня. Будь на его месте, я не стал бы этого делать.
Я отбросил эту невыносимую мысль. Пока Морган Фримантл жив в своем плену, буду жить и я... возможно.
– Завтра, – сказал Джузеппе-Питер, – когда я приду, ты наговоришь на пленку, что на следующей неделе, в среду, я отрежу Фримантлу один палец, если они не выложат три миллиона фунтов.
Он еще раз окинул меня долгим оценивающим взглядом, словно мог увидеть мою уверенность, мою слабость, мои страхи, мое знание. Я ответил ему прямым взглядом, увидев в нем свое отражение – демона, который таится в каждом человеке.
Верно, мы были похожи. Во многом. Не только возрастом, сложением, физической силой. Мы были организаторами. Мы строили планы. Каждый по-своему искал битвы. Одной и той же битвы... но мы были по разные стороны фронта. У нас было одно и то же основное оружие – ложь, угрозы и страх.
Но я пытался восстановить то, что он украл. Там, где он походя оставлял пустыню, я старался все отстроить заново. Он унижал свои жертвы – я старался исцелить их. Его радость была в том, чтобы похищать их, моя чтобы освобождать. Моя обратная сторона...
Как и прежде, он резко повернулся и ушел, а я остался. Мне страшно хотелось позвать его, умолить задержаться, чтобы просто поговорить. Я не хотел, чтобы он уходил. Я хотел его общества, враг он или нет.
Я бесконечно устал от этой лужайки, от этого дерева, от этой грязи, от этого холода и этих наручников. Впереди были двадцать четыре пустых часа, пустынный пейзаж, одиночество, неудобство и неизбежный голод. Снова начался дождь. Косой проливной дождь с ветром. Я вывернул руки, схватился за ненавистное дерево, пытаясь тряхнуть его, изуродовать его, в ярости своей ища выход жгучему, невыносимому отчаянию.