— Я хочу еще, Рам!
— Подожди немного, нельзя так сразу.
— А я хочу!
Они помолчали. Потом опять женщина:
— Этот чужак такой странный…
— Не знаю… Он дал мне мясо. Он заставил меня долго говорить. А потом сам заговорил, как мы.
— У него волосы пушистые, и смотрит он как-то… Я пойду к нему.
— Хана!
— Отстань!
После короткой возни перед Женькой в полутьме возникло видение. Девица была невысокого роста и довольно хорошо сложена. Очевидно, в ее жизни наступил как раз тот недолгий период, который в какой-то эстрадной песенке обозначен словами «девушка созрела». Чуть склонив набок голову, она в упор рассматривала гостя, сидящего у стены. На ней было лишь ожерелье из чьих-то зубов и камешков, но наготы своей она не стеснялась совершенно. Мысли у Женьки немедленно приняли соответствующий оборот: «Если ее отмыть и сделать эпиляцию, то получится вполне приличная секс-бомбочка, хотя, пожалуй, ноги и коротковаты».
Девица тряхнула распущенными волосами:
— Такой смешной! Ты всегда спишь в одежде?
— Я не сплю. Я думаю!
— Хи-хи! Тебе больше нечем заняться? Иди лучше сюда! — она сделала приглашающий жест…
— Ну что ты уставился, чужак? Ты никогда не видел, как делают ножи? — Калека изобразил недовольство на изуродованном лице и прекратил работу. Впрочем, было заметно, что ему скучно и он не прочь поболтать.
— Конечно, видел, только камни бывают разные, и их обрабатывают по-разному. Я даже знаю одно племя, где камни не скалывают, а шлифуют до нужной формы.
— Не говори глупостей, парень! Жизни не хватит, чтобы пришлифовать только один наконечник! Я подохну с голоду, прежде чем сделаю хоть один.
— Охотники берут твои наконечники и дают тебе за это еду?
— Странно: ты говоришь, как человек, но ничего не понимаешь! Они вернутся с поломанными копьями и заберут все, что я сделал. А я буду есть то, что останется после них и женщин.
— Но если ты перестанешь работать, им же не с чем будет охотиться?!
— Ну и что? Если у тебя сломалось копье, можно вобрать его у того, с кем ты сможешь справиться. Или просто не ходить на большую охоту, а добывать куропаток и зайцев. Весной и осенью их много… Только они берут все, что добудешь, — хорошо быть здоровым и сильным, а больным и старым быть плохо!
— Скажи, почему вы тут живете? Вокруг почти нет дров, а в этой реке вряд ли можно поймать много рыбы.
— Здесь на берегу нашли мертвого мамонта. Мы ели его всю зиму. Тут мало дров, мало рыбы, но было мясо. Рам сказал, что они убили мамонта в низовьях ручья за лысым холмом. Теперь люди пойдут жить туда.
— Ты разве не пойдешь?
— Ты издеваешься надо мной?! Если бы я мог ходить, то не сидел бы здесь! Видишь, с чем приходится работать? Я использовал все подходящие камни возле дома, а ползать далеко не могу. Скребки из этих серых быстро крошатся, а наконечники ломаются. Однажды меня просто убьют за испорченную охоту, за упущенного оленя!
— Не злись! Хочешь, я принесу тебе хороших камней с реки?
Ему не ответили. Калека застыл, у него отвисла челюсть, а все, кто слышал их разговор, смотрели теперь на Женьку с выражением недоумения и какой-то странной брезгливости.
— Да что я такого сказал?! Тебе трудно двигаться, и я хотел помочь…
Он успел заметить начало движения и уклониться — удар грубого каменного рубила был направлен ему в голову. Калека тут же оперся свободной рукой об пол, встал на колени и ударил снова, коротко и страшно — Женька еле успел поставить блок. Затем он резко прижал колени к груди, и, отпихивая противника, сделал кувырок назад и вскочил, тюкнувшись при этом головой о перекрытие.
— Ты что, с ума сошел?! Мухоморов наелся?!
Вместо ответа в лицо полетел камень. Калека метнул его, лежа на спине, но очень точно и сильно — наверное, раньше он был ловким охотником. Женька вновь уклонился, подхватил с пола одежду и, маневрируя между опор, метнулся к выходу. Вслед ему несся какой-то хриплый визг — то ли смех, то ли ругательства.