Подъем по лестнице и опорожненный желудок слегка протрезвили Эмансипора. К тому времени, когда они добрались до четвертого этажа, прошли по узкому коридору и остановились справа перед последней дверью, Риз начал понимать, что болтовня писаря, сколь бы путаной она ни была, характеризует его новых работодателей несколько странным образом.
«Новых работодателей? Так меня уже наняли? Нет, что-то не припоминаю…»
Эмансипор попытался сообразить, что это может означать, но безуспешно. Он в достаточной степени пришел в себя, чтобы расчесать пальцами свои тронутые сединой волосы, пока писарь, тяжело дыша, скребся в дверь. Вскоре прогрохотал засов, и дверь бесшумно распахнулась.
– Милостивый сударь, – поспешно проговорил писарь, наклонив голову, – пришел ваш новый слуга.
Поклонившись еще ниже, он двинулся обратно к лестнице.
Глубоко вздохнув, Риз поднял глаза и встретил суровый взгляд стоявшего перед ним человека. При виде его безжизненных серых глаз Эмансипор почувствовал, как по спине пробежал холодок, но ему удалось не дрогнуть и не потупить взор, разглядывая незнакомца, пока тот изучал его самого. На вид новому хозяину было чуть более сорока. Глубоко посаженные глаза на бледном угловатом лице, высокий, почти квадратный лоб, длинные седеющие волосы, зачесанные назад и завязанные хвостом, как у матроса. Тронутая проседью остроконечная бородка на решительном энергичном подбородке. Мужчина был одет в длинный, отороченный мехом утренний халат (пожалуй, чересчур теплый для Скорбного Минора), а его руки с длинными пальцами без единого перстня были сложены на шелковом поясе.
Эмансипор откашлялся.
– Ваше премногоблагородие! – рявкнул он и тут же подумал: «Проклятье, слишком уж громко».
Кожа в уголках глаз незнакомца слегка натянулась.
– Я Эмансипор Риз, – уже не столь громогласно продолжал Эмансипор. – Могу работать слугой, кучером, поваром…
– Да вы пьяны, – сказал незнакомец с акцентом, какого Риз никогда прежде не слышал. – И нос у вас разбит, хотя, похоже, уже почти не кровоточит.
– Приношу свои нижайшие извинения, сударь, – сумел выговорить Эмансипор. – В том, что я пьян, я виню свое горе. А в том, что у меня сломан нос, я виню деревянный столб или, может, булыжники.
– Горе?
– Скорблю по поводу ужасной личной трагедии, сударь.
– Какое несчастье. Ладно, заходите, господин Риз.
Комнаты за дверью занимали четверть верхнего этажа. Их роскошную обстановку составляли две большие кровати с балдахинами, накрытые мятыми простынями, письменный стол с выдвижными ящиками и кожаной подушечкой для локтей, а также низкий табурет перед ним. Стены украшали скверные фрески, вделанные в дешевые панно. Слева от стола находился большой платяной шкаф, с открытыми дверцами и пустой внутри. Возле него располагался вход в ванную, отгороженную расшитой бисером занавеской из мягкой кожи. Вдоль стены выстроились четыре потертых дорожных сундука высотой по грудь; лишь один из них был открыт, и в нем виднелась превосходная одежда в иноземном стиле, висящая на железных вешалках. Больше в комнате никого не было, но в ней ощущалось присутствие кого-то еще, что подтверждалось смятой постелью. Единственным по-настоящему странным предметом в комнате был кусок серого сланца величиной с тарелку, лежавший на ближней кровати. Хмуро взглянув на него, Эмансипор вздохнул и одарил незнакомца безмятежной улыбкой; тот спокойно стоял возле двери, уже закрытой и запертой на засов.
«Высокий. Легче будет притворяться, что кланяешься».
– Кто-нибудь может вас рекомендовать, господин Риз?
– Да, конечно! – Эмансипор вдруг обнаружил, что беспрерывно кивает. Он попытался перестать, но не смог. – Моя жена, Субли. Мы вместе уже тридцать один год…
– Я имею в виду вашего прошлого работодателя.
– Он умер.
– Тогда того, кто был до него.
– Тоже умер.
Незнакомец приподнял узкую бровь:
– А до него?
– Умер.
– А еще прежде?..
– А до этого я был рулевым на торговом корабле «Морская пена». Двадцать лет ходил в Стигг по Кровавому проливу.