Постепенно восстановились прерванные связи, возникли новые. Павел Иванович действовал еще расчетливее и осторожнее, но не менее прибыльно. Злой дух наживы по-прежнему жил в этом огромном, седом, благообразном человеке.
И вот совсем недавно Антонов вдруг объявился вновь.
Они встретились. На этот раз дома у Павла Ивановича.
— Выручайте, дорогой, — сказал Антонов.
— Чем могу быть полезен?
— Признаюсь. Ехал в Москву специально, чтобы сделать у вас заем. Из дальних странствий возвратясь, так сказать. Но… две удачи подряд, и я в порядке. Однако ваша помощь требуется. Надо, дорогой, укрыться на несколько дней. Надежно только. Пробовал сам — не получилось. И надо еще встретиться с дружком. Незаметно. С тем самым, помните?
Павел Иванович утвердительно кивнул седой головой и задумался.
Как видно, поняв его мысли, Антонов многозначительно добавил:
— Прошу учесть. Моя безопасность — это в данном случае и ваша.
Павел Иванович понял намек.
— Что ж, придется вас устроить. В одном укромном месте. Там сейчас кругом пусто и все заколочено.
Помолчав, он сказал:
— Хочу, кстати, поинтересоваться. Дело, как говорится, прошлое. Но каким образом вы тогда устроили со мной эту… аферу, что ли? Довольно ловко, кстати сказать.
Антонов усмехнулся.
— Это, дорогой, секрет фирмы. И случай, конечно.
— Вы знали моего сотрудника, Моткова?
— Нет, я его не знал, — покачал головой Антонов, но больше ничего не счел нужным пояснить.
Да и зачем было рассказывать Павлу Ивановичу о той случайной цепочке, которая привела к нему, о том, что Мотков жил в одном доме с Васькой Резаным и кое-что однажды болтанул ему, а Васька передал Косому, и тот уже, к слову как-то, упомянул об этом в разговоре с ним, Антоновым, а вернее, не Антоновым, эта фамилия была придумана специально для Павла Ивановича. Словом, все это рассказывать не стоило, даже не следовало. Главное сейчас было в другом.
Они быстро договорились.
Напоследок Антонов, хитро подмигнув, сказал:
— А потом мы с вами провернем одно выгодное дельце. Такое вам еще не снилось, дорогой.
Олег Полуянов пришел к Лосеву через час после того, как Виталий отправил ему повестку. Было ясно, что Полуянов пришел сам, это было ясно и по его виду, решительному, сосредоточенному и осунувшемуся, без тени обычной рисовки.
— Все, — сказал он. — Сажайте. Отсюда я не уйду.
Виталий посмотрел на него с откровенным презрением.
— За что же вас сажать, Полуянов?
— Вы думаете, я только пижон и спекулянт? Я еще, между прочим, человек!
— Вы еще трус и предатель.
— Верно! — запальчиво воскликнул Полуянов. — Но все-таки я еще и человек! Сажайте! Именно за предательство! Васька на моей черной совести, — он вдруг скривился, и глаза наполнились слезами. — И ничего не вернешь назад, это тот случай.
Виталий посмотрел на него с интересом. Нет, парень не притворялся.
— Я был сегодня у Веры Григорьевны, — тихо сказал Полуянов. — Я ей все рассказал. Поверьте мне, это было нелегко.
— Неужели она вас…
— Она меня прогнала. Она так плакала, что… Я, конечно, подлец и циник. Но я не выдержал. Даю слово. Горе есть горе. И мать есть мать. Вам моя мысль понятна?
— Насчет горя — да. А вот насчет того, чтобы сажать вас…
— Пожалуйста! Поясняю. Вы говорите «предатель». Нечетко. Есть статья, соучастник в… — голос его дрогнул, — в убийстве. Раньше я не знал, что такое совесть. Не знал! А теперь… Васька перед глазами стоит, как живой. Смеется, ругается. Я на лунатика сейчас похож. Я… я, если хотите, себя не узнаю. Ни в бога, ни в черта не верю! А в совесть поверил. Есть! Я думал сам себя… Утром сегодня залез на подоконник, окно открыл. Шестой этаж. Внизу люди, машинки бегут. Глаза зажмурил, шагнул на край, считаю до пяти… Не смог! Инстинкт проклятый! А раз так — сажайте. Я себя там изведу… Я не хочу жить, понятно вам?..
Полуянов говорил захлебываясь, с надрывом, вытирая рукой слезы. И чувствовалось, как переполняет, душит его незнакомое, страшное чувство — совесть.
И Виталий поверил. Не мог не поверить. И со свойственной ему горячностью откликнулся на этот взрыв человеческих чувств.
— Да бросьте вы, Полуянов! Жить все равно придется. И вину свою искупить тоже придется.
— Жить должен тот, — убежденно, как нечто вдруг твердо решенное, сказал Полуянов, — кто может свою вину искупить. Хоть чем-нибудь. А мне искупать нечем. Просто нечем. Васи нет и не будет. Вам эта мысль понятна? Не будет его, никогда не будет.
Виталий уже забыл о своей еще недавней ненависти к этому парню. Он так ясно вдруг представил себе, как Олег стоит на подоконнике и считает про себя, и на секунду даже пережил этот ужас, который не позволил тому сделать шаг вперед. Виталий искал и не находил слов, которые надо сейчас, немедленно сказать, чтобы Полуянов перестал бессмысленно терзать себя.
В этот момент в комнату вошел Откаленко. Вернее, он зашел чуть раньше, но Виталий только что заметил его.
Игорь с непроницаемым, как у Цветкова, лицом постоял минуту у двери, потом не спеша, деловито подошел к столу и сел напротив Полуянова. Он, видимо, уловил характер происходящего разговора и смятение, в котором находился сейчас его друг.
— Вот что, Олег, — сухо сказал он, однако называя Полуянова по имени и тем давая почувствовать ту крупицу доверия, которую в этот момент питал к нему. — Вот что. Надо нам помочь. Сможешь?
Полуянов горько махнул рукой.
— Я, знаете ли, даже себе помочь не смог. Духу не хватило. Так что чего уж там…
— Ты эти нервы свои оставь, — резко ответил Откаленко. — Захочешь, так сможешь. И Васю раньше времени не хорони. Жив он пока. И врачи обещают: будет жить. Вот он его спас, — и Откаленко кивнул на Виталия.
Полуянов ошалевшими глазами посмотрел на Игоря.
— Жив, говорите?..
— Именно.
— Тогда… тогда я что хотите сделаю! Тогда я…
— Ну, то-то. А теперь вспомни, — Игорь говорил напористо и веско. — Позавчера в ресторане ты передал одному человеку записку. Так?
— Ну, передал…
— Неужели ты в нее не заглянул?
Полуянов слабо усмехнулся.
— Такое не в моих привычках… бывших.
— Значит, заглянул. Что там было?
— Всего два слова: «Встретимся у слона». Разве тут чего поймешь?
— Что сказал тот человек, когда прочел?
— Сказал, что будет ждать там перед обедом.
Но тут вдруг вмешался Виталий.
— А не помнишь, — быстро спросил он, — как «слон» было написано, с большой буквы?
— Помню, — ответил Полуянов. — С большой. Как имя.
Откаленко решительно хлопнул ладонью по столу, точно так, как это делал Цветков, заканчивая разговор.
— Пока все. Ступай, Олег, домой и…
— Не пойду, — упрямо помотал головой тот. — Арестовывайте.
— Ты нам не диктуй, кого когда арестовывать, понятно? — прикрикнул на него Откаленко и многозначительно добавил: — Может статься, ты нам еще пригодишься. И глядишь, кого-то — кого-то! — от большой беды спасешь. Для такого дела стоит себя поберечь, понятно? И нервы свои тоже. Так что давай, давай ступай. И чтоб спать сегодня. Такой тебе приказ.
Безапелляционный, уверенный тон Откаленко, без тени сочувствия и утешения, внезапно подействовал на Полуянова. Он пожал плечами, встал и, неловко простившись, направился к двери.
Вслед за ним поспешно вышел и Откаленко: его вызвал по телефону Цветков.
Оставшись один, Виталий нерешительно посмотрел на телефон, потом все же снял трубку и набрал номер.
Откликнулся строгий женский голос, и Виталий сказал:
— Будьте добры, можно Светлану Борисовну?
— Она еще в командировке, товарищ, — ответил голос, неожиданно смягчаясь. — Но вечером приезжает. Так что завтра уже будет на работе. А кто ее спрашивает?
— Мне, видите ли, по делу ее надо, — озабоченно произнес Виталий. — Спасибо, я тогда позвоню завтра.