И поспешно повесил трубку. Казалось, он уже привык свободно разговаривать с самыми разными людьми на любую интересующую его тему. А вот как на личную, так на тебе, дурацкое какое-то стеснение нападает.
Виталий встал из-за стола, убрал в сейф бумаги и, проверив в кармане пистолет, собрался было уходить, когда вернулся Откаленко.
Вид у Игоря был озабоченный и хмурый. Словно продолжая размышлять вслух, он досадливо сказал:
— Ко всем нашим хлопотам недоставало еще только Слона. Тут что-то надо придумать, старик. Ты не находишь? Какой-то фокус. Я так полагаю.
И фокус был придуман. Правда, не ими.
Павел Иванович отличался манерами величественными и неторопливыми и умел весьма ловко подавлять в себе всякую суетливость. Но на этот раз, сидя напротив мнимого Антонова в маленькой полутемной комнате с заколоченным снаружи окном, он все же не сумел удержаться и невольно забарабанил пухлыми пальцами по столу, а потом намертво сцепил их между собой. Он не верил своим ушам!
— А вы, мой друг, не ошибаетесь? — недоверчиво спросил он. — Такие вещи надо доказывать.
Сердюк — это был, конечно, он — достал из кармана кошелек и двумя пальцами вытянул оттуда небольшой бумажный квадратик.
— Вот, пожалуйста. Это его бирочка. С печатью и инвентарным номерком, как положено.
В свете тусклой, без абажура лампочки, спускавшейся с потолка, Павел Иванович, сдвинув на лоб очки, внимательно разглядел бумажный квадратик, потом пожал плечами:
— Бирка почему-то отдельно от него, — он указал рукой на старенький, из потемневшей кожи портсигар, лежавший на столе, и добавил с прежним недоверием: — И вообще, знаете, великий писатель, деньги, надо полагать, были. А такой дешевкой пользоваться… Странновато. Не находите?
— Не нахожу, — резко ответил Сердюк. — Итак, не хотите связываться? Пожалуйста! — Он бережно взял со стола портсигар, вложил в него бумажный квадратик с печатью и завернул в газету. — Подожду. Зато…
Павел Иванович снисходительно улыбнулся.
— Друг мой! Так же дела не делают.
— Я знаю, какие дела как делать, будьте спокойны, — многозначительно ответил Сердюк, засовывая сверток в карман. — Обойдусь без посредника, если так.
Павел Иванович невозмутимо пожал громадными плечами.
— Я только хочу сказать, что надо убедиться… гм… в подлинности, что ли. Откуда он у вас, если не секрет?
— От вас у меня нет секретов, — засмеялся Сердюк. — Он из музея.
— Понятно. Но какого именно?
— А черт его знает! Вам не все равно?
— Когда платишь такую сумму, риск должен быть минимальным. А я и так рискую. Покупателем должен быть иностранец, как вы понимаете.
— Это ваша забота.
— Так, так… Значит, из музея, — Павел Иванович задумчиво побарабанил пальцами по столу. — Что ж, давайте-ка мне его до завтра. Я проверю.
Сердюк насмешливо покачал головой.
— Э, нет. Желаете — проверяйте так. А штучку эту я из рук выпущу только в обмен на деньги.
Они еще некоторое время препирались, уговаривая друг друга и делая вид, что сделка не особенно их интересует.
В конце концов Павел Иванович объявил, что завтра даст окончательный ответ.
Когда он вернулся домой, Татьяна Спиридоновна еще не ложилась. Нервно прижимая руки к пухлой груди, она плачущим голосом сказала:
— Я сойду с ума от тебя. Неужели нельзя было позвонить? Час ночи.
— Ты же знаешь, что там нет телефона, — поморщился Павел Иванович. — Если можно, то чашечку кофе.
— На ночь? Очень полезно!..
Павел Иванович обычно не скрывал от жены свои наиболее крупные комбинации, он даже снисходил порой до того, что советовался с ней, и Татьяна Спиридоновна нет-нет да вдруг подкидывала что-то интересное и не позволяла упустить ни копейки. При этом она каждый раз непременно добавляла: «У нас дети, Павлуша. Ты всегда об этом забываешь». Действительно, взрослые сын и дочь давно жили своими семьями: сын в Ленинграде, а дочь в Харькове. И тот и другая, ни в чем особенно не нуждаясь, тем не менее уже привыкли, что по первой их просьбе родители высылали им солидные переводы. При этом сын, инженер, беспечно говорил жене: «Старики! Им много не надо. Накопили, конечно». А дочь умиленно сообщала супругу: «Мамочка для нас готова на все». Степень искренности всех этих слов уточнению при этом не поддавалась.
В тот поздний вечер, допивая на кухне чашечку кофе, Павел Иванович сообщил жене о своем разговоре с Сердюком.
— Кусок старой кожи, — брезгливо заметила Татьяна Спиридоновна. — Я тебя не понимаю, Павлуша.
Павел Иванович усмехнулся.
— Там, — он со значением поднял пухлый палец, — там за этот кусок кожи заплатят… — и, помедлив для большего эффекта, закончил: — Много тысяч долларов, много. Они малость свихнулись на подобных сувенирах.
— Боже мой! — Татьяна Спиридоновна всплеснула руками. — Но если так, о чем ты думаешь?
Павел Иванович, горой нависнув над чашечкой с кофе, буркнул глухо:
— О новом «динамо» думаю, вот о чем.
Этот странный на первый взгляд термин был хорошо знаком Татьяне Спиридоновне: друг друга жулики обманывали часто и ловко. А уж про «динаму», которую устроил ей этот самый Антонов, она до сих пор вспоминала с сердцебиением. Но сумма, названная Павлом Ивановичем, вызывала сердцебиение еще больше.
— Так надо проверить в конце концов!
— Именно, — кивнул массивной головой Павел Иванович. — Завтра же займусь.
Утром Павел Иванович принялся по телефону наводить справки и вскоре с удивлением обнаружил, что в Москве имеется чуть не десяток литературных музеев и среди них есть музей-квартира Достоевского.
Спустя час сине-серый «Москвич» уже стоял у входа в музей. Павел Иванович с неудовольствием выслушал просьбу какой-то девушки занести свое имя в толстую книгу у входа и, подумав, написал: «Иванов, бухгалтер». Затем он прошел в первую комнату музея, еще толком не зная, как приступить к выполнению своего деликатного замысла.
В первой комнате около высоких витрин с книгами Достоевского стояла небольшая группа людей, и молоденькая девушка в строгом черном костюме что-то с увлечением им рассказывала. «Работник музея», — догадался Павел Иванович и, пристроившись к экскурсантам, стал медленно подвигаться с ними от витрины к витрине. Затем все перешли в следующую комнату.
Павел Иванович не столько слушал экскурсовода, сколько приглядывался к ней. «Смазливенькая, — думал он. — Умненькая, но, кажется, строга». Эх, скинуть бы лет двадцать хотя бы! С такой может оказаться приятно посидеть в ресторане, прокатиться в машине, обнять… Впрочем, и сейчас это было бы недурно. Он заметил, что девушка уже не раз с интересом поглядывала на него. Еще бы, громадный, солидный, превосходно одетый, он монументально возвышался над всеми, невольно притягивая взгляды окружающих.
Наконец экскурсия очутилась в большой просторной комнате, где в углу стоял старинный письменный стол. На нем под стеклянным ящиком лежали какие-то предметы.
В это время из маленькой боковой двери высунулась какая-то женщина в синем халате.
— Светлана Борисовна, вас к телефону, — сказала она.
Девушка-экскурсовод смущенно кивнула головой, извинилась перед окружающими и заторопилась к двери.
— Какая милая, — сказал кто-то рядом с Павлом Ивановичем. — Прелесть, какая милая! Не раз уж ее наблюдаю.
Павел Иванович оглянулся. Рядом стояла седенькая старушка, по виду учительница.
— А кто она, эта девушка? — вежливо осведомился он.
— Научный сотрудник, фамилия Горина, — словоохотливо ответила та. — Причем энтузиастка. Вчера, например, из командировки вернулась. Сообщили, что какое-то письмо того времени с упоминанием Достоевского обнаружилось. И уже помчалась.
— Так ведь и обмануть могут, — удивился Павел Иванович.
— Ну что вы! Кому это в голову придет?