— Ясно все, — степнячка топнула ногой и выбежала прочь.
Поняла она. Баяр, конечно, ей уступит, если она сейчас закатит скандал и упрется, как буйволица. Вот только позора на оберёшься — на всю степь ее эта история прославит. Кто ее потом замуж возьмёт? Наран? Вот уж больно надо!
Нарана она не любила совершенно. Знала, что он хороший парень, но слишком уж простой для неё. Смешной, некрасивый, худющий. Да ещё и рыжий. Нет, никогда она не пойдёт за такого замуж! Она, единственная сестра хана, такая красивая, такая… великолепная! Сравнится ли кто в степи с ней толщиной кос или фигурой? Найдётся ли ещё девушка с такими глазами и губами? Да ещё и девственница?
Жалко ей себя было невозможно. Как так — к старику в постель? Но думать надо было раньше, Листян это понимала, и злилась больше на саму себя, чем на брата.
Села прямо на землю возле «женского» шатра и расплакалась, глядя на появляющиеся уже звёзды в ночном небе. Тихо всхлипывала, понимая, что кончилась ее беззаботная юность. Муж неизвестно, будет ли к ней добр. Чужая земля, чужие люди, чужие обычаи и чужие боги. И первая брачная ночь — со стариком.
— Что с тобой, Листян-ага? — рядом с ней на корточки присел тот, от кого она давно сбежала. — Ты плачешь?
Девушка знала, что Наран все ещё ее любит. Он смотрел на неё с жалостью, с нежностью. На миг снова мелькнула дерзкая мысль сбежать с ним прочь, как когда-то она уже сбежала от отца к брату. Вот только второй раз обмануть его не выйдет. Да и менять жизнь княгини, хоть и при старом муже, на шатёр пусть даже и тысячника было глупо и недальновидно. А вот… Злость и жалость к себе — плохой советчик, просто отвратительный. И Листян совершила ошибку, о которой жалела не раз.
Подалась к нему, глотая слёзы, обвила его шею руками, поцеловала сама. Наран оцепенел, не веря, но глаза его вдруг вспыхнули таким восторгом, таким счастьем, что ей вдруг захотелось засмеяться.
— Лис, — шепнул он, опуская руки ей на плечи. — Что ты делаешь?
— Отнеси меня в свой шатёр. Сейчас, сегодня.
— Почему?
— Я так решила.
Этого было ему достаточно. Подхватил ее на руки, побежал — прижимая к себе так нежно и осторожно, как самый хрупкий сосуд, как драгоценность. И снова в ее голове зародилась сомнение: а правильный ли она делает выбор? Мужчина, который ее боготворит, носит на руках, так трепетно целует, дрожит под ее пальцами — точно ей не нужен? За последние годы она успела привыкнуть к этому обожанию. Знала, что Нарана можно просить о чем угодно. Он не откажет.
Даже сейчас он у ее ног, трепетно целует руки и смотрит вопросительно.
Ох, ну и слабак! Настоящий степняк должен был бросить ее на подушки и взять, мощно и стремительно. Настоящему мужчине некогда нежничать и ждать дозволений. Давно бы уже заставил ее, был настойчивым и сильным, но чего-то все боялся. Уйти бы… но ни один кохтэ не посмеет к ней прикоснуться, кроме Нарана.
— Не смотри на меня так, – шепчет Листян, закрывая глаза. — Просто… люби.
Медленно и трепетно Наран снимает с ее плеч тяжелый теплый халат, с благоговением касаясь ключиц, шеи, плеч. Стягивает через голову рубаху. Целует нежную кожу груди, гладит колени, дрожа. Листян тоже начинает трясти — уже от страха и понимания, что она делает что-то не то. Надо бы вырываться, бежать, но… стыдно. Сама ведь напросилась!
А юноша укладывает ее на подушки и быстро раздевается сам. Целует ее холодные щеки и побелевшие губы, спрашивая:
— Ты точно этого хочешь, маленькая?
— Хочу.
Горячее мужское тело так близко! Гладкое, крепкое, большое. Губы на шее, от которых расходятся волны тепла, твердые пальцы на ягодицах. Невольно она хватается за надежные плечи, всхлипывая: Листян вдруг кажется, что вот оно сейчас придет, то самое, приятное, восхитительное – от чего женщины краснеют и улыбаются так загадочно. У кохтэ нет тайн, они не считают происходящее между двумя влюбленными постыдным, и Листян прекрасно слышала все эти разговоры.
Острая боль становится для нее неожиданностью. Про неудобства первого раза она тоже все знала, но не думала, что будет настолько неприятно. Наран замирает на миг над ней… в ней, а потом с отчаянным стоном двигается. Ей остается только зажмуриться и закусить до крови губу, чтобы не разреветься от сокрушительного разочарования.
Закончилось все быстро. Тысячник еще долго гладил ее по волосам, пока она старательно притворялась спящей. Корила себя ужасно – что она наделала? Зачем? На что надеялась? Ведь не любила Нарана и прекрасно это знала. Сделала больно и себе, и ему. Дура, небывалая, невероятная дура!
Убежала из его шатра, едва только мужчина заснул, догадываясь, что он все видит, но не остановит. Оделась, разыскала Нурхан-гуая и попросила: