— Выходи, халдейское отродие, не отсидишься! — заорали они.
— Не видишь, кто к тебе пожаловал?!
— Сдавай товар бесплатно, тогда живым останешься!
Залегшие в доме люди чутко прислушивались к крикам, стараясь по их интонации определить настроение и намерения бандитов.
— Какое халдейское? — шепотом возмутился Павел Емельянович, обращаясь к Григорию. — Я ассириец. Притом наполовину русский.
— У нас ассирийцев халдеями называют, — пояснил Григорий. — Да плюнь на них!
Поскольку на крики никто не отвечал, махновцы озадачились. Такого у них еще не бывало. Обычно люди просыпались и начинали если не выходить во двор, то вести переговоры, беспокоиться. А тут тишина какая–то глухая… И вроде даже зловещая.
Посовещавшись, открыли стрельбу. Стреляли по окнам, шумно радуясь звону разбитых стекол, по дверям, по стенам, по крыше. От дома летели щепки, отваливались куски кирпичей, звенела и трещала черепичная крыша. Палили с час. Наконец убедились, что это не приведет к цели, потому что дом укреплен изнутри и пули в него не проникают, и остыли. Собравшись с духом, попытались взобраться на крышу. Оборонявшиеся какое–то время отпугивали их от стен выстрелами. Все же полностью контролировать то, что делалось вокруг дома, они не могли. Некоторые махновцы изловчились и попали наверх, затеяли там возню, начали бить по кровле, видимо, пытались разобрать ее. В итоге поняли, что и оттуда проникнуть внутрь не удастся.
— Черт, сидят, как в панцире!
— Может, их там нет? — в звонкой ночной прохладе отчетливо слышались переговоры махновцев.
— Кто же тогда отстреливается?
— А… Ну да.
— Эй, купчишка, выходи! Пока мы добрые! — закричали они в два голоса.
На печи закашлялась Аграфена Фотиевна, попытавшись что–то произнести. Она прикрывала рот рукой, била себя в грудь, чтобы прекратить приступ и не разбудить внуков. При этом выговаривала отдельные слоги и опять кашляла, так что понять ничего нельзя было. Павел Емельянович быстро метнулся и подал ей воды: «Попейте, мама».
Старушка посмотрела на зятя светлым ласковым взглядом: «Спасибо!» — прошептала.
— Что вы хотели сказат?
— Да то, что никого не узнаю по голосам, — отдышавшись, сказала она. — Хорошо ли вы с Гришей разглядели этих бандитов? Это наши люди или чужие?
За Дилякова ответил Григорий.
— Нет, чужие, — сказал он. — Махновцы теперь умные стали, боятся быть узнанными. Понимают, что когда–то с них спросится за все.
— Это хорошо…
— Это очень опасно, тетя Груня, — возразил Григорий. — Если раньше они ограбленных не трогали, то теперь стремятся не оставлять свидетелей — убивают.
Тем временем во дворе наступило затишье. Озадаченный этим, Павел Емельянович побежал на свое место, к окну. Он увидел застывших махновцев, как будто к чему–то прислушивающихся, а один из них стоял посреди двора с широко расставленными руками, как дирижер, призывающий продолжать паузу.
— Вот интересно, — вдруг сказал этот «дирижер». — От кого они закрылись?
Послышалось дружное ржание, бодрые прибаутки:
— Наверное, от трясцы болотной!
— Заразы боятся!
— Ага, от лешего, но не от нас, не-е… — и бандиты взорвались хохотом. — Мы хорошие!
— Да я не о том, мерины вы сивые! Только ржать и умеете, — сказал, тот, который заинтересовался ситуацией. — Ведь это же неспроста они так спрятались. Или они каждую ночь строят баррикады и из бойниц по воронам стреляют?!
До бандитов дошло сказанное и они поежились, словно холодный ветерок у них по спинам прошел.
— Ты хочешь сказать… они знали про нашу акцию?
— Дошло до тебя с третьего раза!
— Предатель, что ли, среди нас?
— А чего гадать? Вот выкурим их оттуда и обо всем поспрашиваем! Эй, пархатые, мы вас сейчас гранатами забросаем! — заорал очередной махновец и грязно выругался.
— Лучше по–доброму выходите!
— Сейчас мы твоих детей и жену–портисточку на куски порубим!
Ответом им опять было молчание.
— Ничего они не сделают, — между тем продолжал комментировать Пиваков, морально поддерживая своих подопечных. — Может под утро, когда поймут, что вашего сахара им не видать, и подожгут… Но не сейчас.
— А что он сказал про жену? — спросил Диляков. — Какое слово?
— Шутят так, — ответил Григорий. — Исказили два слова «портной» и «модисточка», им кажется это забавным.
— Это не ругание?
— Не–ет… Это зависть, браток.
Потом опять была пальба, от которой даже деревья вздрагивали. Все это длилось не минутами, а часами. Уже из–за восточной части горизонта выткнулся Орион и приподнялся над землей, уже проехал по ней своими нижними звездочками и присел на западе, а тут попытки захватить дом продолжались.