В тот момент мы стояли посреди поля, заваленного трупами. Его глаза смотрели на меня пристально, но были такими же недоступными и непостижимыми, как самые отдаленные уголки Вселенной. Я хладнокровно чистила свой Böker о куртку мертвеца, но изгиб губ Нейзгани и морщины между густых бровей ясно говорили мне, о чем он думает.
На следующее утро он исчез. Трудно сказать, почему он, Убийца Чудовищ, не убил меня тогда, если думал, что я превращаюсь в монстра. Может, те годы, пока я была его ученицей, что-то для него да значили. Может, просто передумал в последний момент. Но теперь, сидя лицом к лицу с этой девочкой, столь похожей на меня, я чувствовала себя так, словно меня ударили под дых.
Надо рассказать ей то же, что говорил мне Нейзгани. Я не жестокая. Просто честная.
– Это значит, что ты заражена.
Влажное дыхание становится громче.
– Даже если ты выживешь, инфекция будет только усиливаться. Тебе придется бороться с ней всю жизнь. Она проникнет вглубь и подчинит тебя себе. – Я сглатываю, чтобы прочистить горло. – Я познакомилась с твоей семьей. Там, в городе. Они хорошие люди. – Нос вдруг начинает чесаться, и я тру его тыльной стороной ладони.
Она покачивается на месте, не отводя от меня глаз.
– Они будут пытаться говорить правильные вещи. Будут пытаться все исправить. Исправить тебя. Но они не никогда не поймут. То, что случилось с тобой, исправить невозможно.
Это самая длинная речь, которую я произнесла перед другим человеком за несколько последних месяцев. Но теперь я не жалею, что потратила на нее время. Она должна знать. Должна понять, почему я сделаю то, что собираюсь сделать.
– Инфекция, – продолжаю я, – превратит тебя… в нечто иное. В нечто такое, что начнет причинять зло другим людям. Ты бы точно не захотела стать этим… – «чудовищем», чуть было не сказала я. – Понимаешь?
Она сглатывает, и я вижу, как дергаются мышцы ее горла – гладкие и влажные там, где больше нет кожи.
Я киваю и сжимаю нож покрепче. Мне хочется попросить у нее прощения, но я лишь говорю:
– Закрой глаза.
Веки девочки трепещут и наконец закрываются. Я убираю волосы с ее лица. Обнажаю шею.
И все-таки бормочу «прости». Я уговариваю себя, что она понимает, что я ее спасаю, даже если так не кажется со стороны.
Наконец взмахиваю большим ножом.
Голова отделяется чисто.
Тело обмякает на лесной подстилке.
В животе зарождается твердый комок, от которого я сгибаюсь пополам, ощущая тошноту. Нож вдруг становится тяжелым и неповоротливым в моей руке, но я стараюсь не обращать на это внимания. Знакомая рукоять трет ладонь, как наждачная бумага. И я не могу не думать о том, что если я все сделала правильно, то почему мне так… херово?
Я отшатываюсь от мертвого тела. Земля усеяна следами резни, которую я учинила всего несколько минут назад. Я заставляю себя принять всё: запахи, кровь, обезглавленные тела. Теперь оно навсегда останется в памяти. Как источник для ночных кошмаров.
Лес вокруг тих. Какое бы суждение он ни составил обо мне, но лес предпочитает держаться особняком. Кусок растопки шипит и потрескивает в далеком костре, прежде чем сдаться огню. Через несколько мгновений последнее пламя гаснет, оставляя мне лишь темноту и пепел.
Глава 3
Я возвращаюсь в Лукачикай сильно за полночь.
Я уничтожаю импровизированный лагерь монстра. Ненадолго восстановив костер, я сжигаю в нем все, что не представляет практической ценности. Две головы я кладу в отдельные холщовые мешки. Затем вскрываю один из своих патронов, высыпаю немного кукурузной пыльцы в ладонь и молюсь над обоими телами. Не то чтобы я умею это делать, но дедушка Тах всегда говорил, что пыльца связывает плоть с землей. Мне кажется, отсечение головы не менее эффективный способ, но кто я такая, чтобы спорить со знахарем?
Отрубленные головы бьют по спине и сочатся жижей. Тащить их в мешках по темному лесу – еще одно кошмарное занятие. Единственный плюс в том, что я одна. Никаких животных, никаких чудовищ. Пару раз я замечаю увязавшегося за мной койота, но он держится на расстоянии, лишь поблескивая парой желтых глаз в темноте.
Дверь в Капитул освещает одинокая голая лампочка. По идее, она должна казаться мне маяком в ночи, несущим надежду, но вместо этого светится угрожающе и бледно. Входная дверь закрыта и заперта на засов от ночных чудовищ. Не знаю, считают ли меня здесь одним из них, но на всякий случай тяжело стучу в дверь в надежде, что кто-нибудь да ждет.