Курить он не хотел. Но чем-то заняться надо было, а спать было положительно невозможно.
- Пожалуйста! - голос у Крюгера был низкий, сильный, и легко преодолевал незначительное препятствие в виде тонкой дощатой стены комнаты. - О, пожалуйста! Умоляю тебя!
В темноте Ленц услышал, как Бреннер завозился на своей лежанке, и понял, что тот тоже не спит.
- Может, ему помочь? - спросил Ленц нервно. - Что она там с ним делает?
Он услышал отчетливый смешок. Но голос Бреннера, когда он ответил, был ровным и почтительным:
- Не волнуйтесь, герр профессор. Он всегда так. Если бы ему правда было плохо, он бы кричал по-другому.
- По-другому? - переспросил Ленц. - Как?
На этот раз Бреннер позволил себе хохотнуть в голос. Но все же ответил:
- Мотоцикл.
Ленц недоуменно вытаращился в темноту.
- Ложитесь спать, - сказал Бреннер.
- Всегда, значит, - пробормотал Ленц.
Он уже справился с собой.
- Я не хочу спать, - громко сказал он и встал.
Затушив окурок в жестяной банке, стоявшей на краю стола, он направился прямиком к стулу, где висел китель Крюгера. Ленц знал, что Крюгер оставил ключи от ящика с молотом Тора в кармане. Бреннер отметил про себя, как ловко Ленц ориентируется в темноте. Бреннер поднялся с лавки и сел, вытянув ноги. Таким образом он перегородил Ленцу подход к стулу к кителем.
- Не дурите, Бреннер, - сказал Ленц нетерпеливо. - Я просто задам второй нашей куколке другую последовательность действий. То, что попросили для себя вы, мне не подходит, - добавил он с нескрываемым сарказмом.
Бреннер молча убрал ноги. Ленц выловил из кармана кителя ключ, добрался до ящика, открыл его. Бреннер засветил лампу, стоявшую на столе.
- Спасибо, - пробормотал Ленц.
Он нажал пару клавиш, потом задумался и нажал еще три. После чего картинно закрыл ящик и вернул ключ на место. Ленц направился в левую, дальнюю комнату. Туда, где сломанной куклой все так же сидела на краю кровати вторая пленная девушка.
Бреннер проводил его взглядом, прикрутил фитиль у лампы и лег обратно на свою лавку.
8 декабря 1941 г, д. Подмышье. 01:15
Она задала жару Хельмуту, но разошлась и сама. Она все-таки сняла свою ужасную темную кофту, в которой была похожа на кособокий мешок картошки. Она осталась в белой сорочке со скромной кружевной вставкой. Ее груди подпрыгивали перед лицом Хельмута, пытаясь вырваться из кружев, и он запомнил их надолго – и груди, и кружева.
Она действительно хотела измучить его - трижды разгоняясь и останавливаясь в тот самый момент, когда Хельмут был готов уже достигнуть своих небес.
"У нее был хороший любовник", подумал Хельмут отстраненно. - "Иначе бы она не умела таких вещей".
Сейчас он был, пожалуй, даже благодарен этому неизвестному русскому парню.
Когда измученному, перенапряженному Хельмуту казалось, что он сейчас лопнет, взорвется, разлетится на куски, она вдруг наклонилась вперед. Маленькие холодные ладошки скользнули ему под поясницу. Пальчики скользнули по свежей ране. Она снова начала замедляться. Хельмут застонал.
- Ради всего святого, девочка... - простонал он.
Она вонзила ногти ему прямо в рану и бешено, чудовищно быстро начала толкать его бедрами.
И Хельмут взорвался. Он плыл в розовом теплом мареве, он истекал, он растворялся, он тонул...
Ему очень хотелось взять в руки эти маленькие грудки, что так дразняще раскачивались перед его лицом. Но все-таки помнил, что прутья из рук выпускать нельзя. Как бы ему этого ни хотелось.
И он держался за прутья, сжимал их изо всех сил.
8 декабря 1941 г, д. Подмышье. 01:35
Сквозь забытье он слышал какие-то шорохи. Что-то негромко скрипнуло.
Придя в себя, Хельмут обнаружил, что девушка достала из шкафа какую-то доху, и стеганую зимнюю куртку, и устроилась на них в самом дальнем углу комнаты. Кровать стояла сразу у входа, слева от двери, головой к выходу. А девушке пришлось лечь на холодный пол под самым окном. Изба постепенно остывала, но девушке очевидно хотелось быть как можно дальше от Крюгера. Она свернулась калачиком - фуфайка, которой она накрылась, была слишком коротка, чтобы вытянуться во весь рост - и, кажется, спала.
Хельмут полежал еще немного в сладкой, бессильной истоме. Затем выбросил осклизлый презерватив в эмалированный ночной горшок, который они оставили здесь для пленниц, и задвинул крышку. Руки его дрожали. Заметив это, Хельмут улыбнулся. Он вытер член краем полотенца. Оно и так уже было порядком испачкано. Ткань усеивали алые пятна и полосы, а теперь еще вот и сперма.