- Ты что, тоже принял... мои таблетки?
- Да, - не стал отпираться Хельмут.
- Ты теперь до утра не заснешь, - заметил Дитер, укладываясь обратно. - И лучше не пить тебе.
Хельмут печально вздохнул, но закрутил горлышко фляги пробкой и положил ее на пол.
- Так ты будешь слушать? - спросил он.
- Буду, - сказал Дитер.
Хельмут замолчал, собираясь с мыслями. В наступившей тишине было слышно, как в печке потрескивают угольки. Начало поэмы вылетело из головы Хельмута, и тут даже таблетки Дитера не могли помочь. Но тот кусок, который произвел на него наибольшее впечатление, Хельмут помнил:
Из-за тебя и мысль, и вещь,
И мир земной, и мир небес
Извращены, искажены,
Ты проникаешь даже в сны,
Ты – Темный ангел,
Ты за мной без отставания
Летишь.
И в музыке меняешь ты
На пламень злой - сребро мечты.
Желаньем отравил меня,
Из музы фурию творя,
И созидания покой
Экстазом подменил, враг мой.
Моя мечта – прекрасный сон –
Кошмаром ныне искажен,
И пламя адское его
Лишь слезы могут потушить.
Дитер затаил дыхание, едва Хельмут начал читать. На слове "кошмар" Дитер, не в силах больше сдерживать накатившее волнение, сел на своей лежанке. Он уже убедился в силе таланта английского поэта, но он понял и еще кое-что.
Хельмут думал о нем, Дитере, помнил его все эти годы, пока не общались. И, наткнувшись на это стихотворение, выучил его наизусть для него. Для Дитера Бреннера. Никто никогда не читал Дитеру стихов.
Но и это было еще не все.
Дитер никогда не был уверен в отношении Хельмута к себе. Будучи наблюдателен, он давно понял, что Хельмут предпочитал ладить с людьми, по крайней мере до тех пор, пока не пускал пулю им в затылок. Дитер полагал, что Хельмут не выдал его полиции в ту темную ненастную ночь из милосердия - ну вот таким образом Хельмут понимал милосердие. Дитер подозревал так же, что Хельмут относится к нему если не с отвращением, то с любопытством ученого.
И, иногда размышляя об этом, Дитер Бреннер, который не стыдился ничего и никогда, чувствовал жгучий, невыносимый стыд за себя. За то, что он такой безумный выродок.
Он любил Хельмута Крюгера глубокой, искренней любовью. Как товарищ. Как друг. Его чувства, впрочем, были лишены сексуального подтекста. С сексом у Бреннера все обстояло очень непросто, но хотя бы в чем-то он соответствовал норме - он был категорически гетеросексуален.
И сейчас, слушая низкий, хрипловатый, утомленный голос Хельмута в темноте, Бреннер вдруг понял, что на свой лад Крюгер тоже любит его. Его, Дитера Бреннера, безумного выродка, которому Крюгер дал имя и жизнь.
Потому что так ясно и точно понимать человека можно только тогда, когда его любишь. Только любовь дает внутреннему взору, обращенному на человека, такую зоркость.
А Хельмут тем временем продолжал:
Ночами плачу и молюсь,
Чтоб указал Господь мне путь –
Туда, где черные крыла
не опалят уже меня,
где искушений жуткий строй
не будет властен надо мной,
где, сдавшись, обрету покой –
в твоей ли власти надо мной,
в божественной ли, в смерти ли –
подальше от тоски земли,
могильной, гиблой, ледяной,
где я наедине с собой.
Я – пыль, летящая во мгле.
Я меньше, чем перо – в крыле
твоем, но, Темный Ангел, мной
ты скоро будешь поражен.
Ты вечен – в суете сует,
в кругу несчастий и хлопот,
я – лишь пылинка, но побед
душа моя не принесет.
Твори, что должен.
Ты – лишь раб
своих желаний и моих.
Свободен – я, я – одинок,
И я уйду – почти что Бог
В Божественное - от борьбы[1].
Хельмут замолчал. Страдальчески, совсем как животное, вскрикнула в темноте жещина – Ленц все еще терзал ее своим темпераментом. Лампа погасла, израсходовав все свое масло.
- Хороший стих, - с трудом произнес Дитер.
- Твои таблеточки действительно волшебные, - смеясь, сказал Хельмут. - Я стихи читал наизусть последний раз в школе, кажется...
Блондинка снова закричала. Загрохотали пружины - Ленц неистово долбился в них. Так замерзающий путник колотит по воротам случайно найденного во мраке дома.
- Вот что за интерес, я не понимаю? - презрительно произнес Хельмут. - Она же с этим молоточком во лбу как кукла. Как мертвая, я не знаю. Ну да, она шевелится, если на правильные кнопочки сначала нажать. Но это же скучно.