Вот ведь еще чертовщина! Теперь под этот вой и вовсе не заснуть. Есть что-то особенное в собачьем вое. Не зря же с ним связана дурная примета. Чего только не придет на ум посреди ночи, когда и без того все смутно, таинственно. Да еще метель подвывает, подстраивается в лад тоскующему псу. Где-то недалеко воет, дома через два примерно, где Юра Шиляк снимает избу.
Тетка Ирина заворочалась на постели, негромко кашлянула. Стоит Ивану выдать себя, показать, что и он тоже не спит, как она тут же вступит в разговор. И тогда они проговорят до утра.
За окнами треснуло. Кто-то не вытерпел, пальнул из ружья — пугнул собаку. Вой оборвался. Послышался визг. Или это лишь почудилось Ивану? Он напряг слух, но ничего больше не было слышно, кроме завываний ветра. Потом показалось — на улице скрипит снег под чьими-то шагами. Иван вскочил с постели, прильнул к окну. Луны нету, на улице кромешная темень. И он не мог бы сказать, вообразилось ему или же он впрямь разглядел чью-то смутную фигуру — кто-то быстро прошмыгнул вдоль улицы и скрылся в заулке, что ведет к лесу.
Стараясь не скрипнуть половицами, возвратился на койку. Зря он велел тетке Ирине убрать половики из своей комнаты — дескать, пыль собирают. Откуда она, пыль, зимой?
— Ваня, никак из ружья бахнули? — подала голос тетка Ирина.
Слышала она, разумеется, его шаги. А коли квартирант ходит по избе, так не спит.
— Вроде стреляли.
— Кажись, собаку убил?
— Похоже, убили.
— Жалости никакой у него. Пугнул бы, а то убивать.
Ясно, кого она считает убийцей. На этот раз и он так же подумал: Юра Шиляк стрелял. Местный не убьет собаку. Здесь дворняг не держат — у всех лайки охотничьи. Пальнуть, пугнуть собаку может любой — не вой, чертяка, не выматывай душу, но, чтобы убить, подумают. После ведь придется с хозяином собаки разговаривать, а на свою и так рука не поднимется.
И, будто угадав его мысли, из-за перегородки голос Ирины:
— Шиляк убил, боле некому.
За прошедший день эти слова уже навязли у Ивана в ушах. Иван пытался пресечь слух, но ничего не мог поделать. Грозил, что за клевету можно привлечь, — стояли на своем. И хоть бы кто один говорил, вся деревня затвердила: «Шиляк убил — больше некому».
Неизвестно, кто первый пустил слух. Возможно, Октябринка. Хоть она кричала другое: «Я его убила!» — но все понимали, что она имела в виду: из-за нее убийство. Ее сколько предупреждали:
— Гляди, девка, доиграешься с огнем — порешат твои ухажеры один другого.
Она только посмеивалась. Теперь женщины судачат между собой — досмеялась.
Но, если слушать бабьи толки, так эта скороспелая свадьба и должна была кончиться худо. Советовали повременить, подождать до лета. Но Октябринка стояла на своем.
И завертелось, закрутилось. Не так это просто сыграть свадьбу без подготовки. Октябринкина родня не хотела ударить лицом в грязь, хотели справить свадьбу честь по чести, по-людски. Должно быть, предстоящая перемена в жизни повлияла на Октябринку — посерьезнела.
Лишь одно непременное условие поставила она своему избраннику — помириться с Шиляком.
— Боюсь его: убьет он кого-нибудь из нас.
Эти Октябринкины слова вспомнил дед Ступин, от него Иван услышал их. Уже после того, как участковый побывал в Ельниках, оконфузился там с браконьерами, он вернулся в Усово и начал расследование заново, с опроса всех и каждого, кто что-либо слышал, кто последним видел исчезнувшего жениха. Всех, верно, не успел еще повидать и опросить. Разговаривал с Октябринкой. Первый истеричный приступ горя у нее прошел. Рассуждала она здраво, отвечала на вопросы толково, не путалась. Особенно Иван не мучил ее, щадил. Ей и без него тошно. Каково-то слышать ото всех укоризну: «Доигралась!» Даже и те, кто не произносил вслух, думали так. А. что Октябринка умеет читать мысли, Иван не сомневался. Он и сейчас помнит ее глаза, как она посмотрела на него, когда он вторично явился в дом Ступиных. Словно пытала его: «И ты так считаешь: я виновата?» И по его ответному взгляду прочитала: он так не думает, не винит ее. Октябринка вздохнула было, но тут же ее лицо омрачилось. Участковый не винит, так сама она себя терзает: «Я убила!»
От нее Иван узнал одно: позавчера вечером, в канун свадьбы, Кеша обещал ей, что помирится с Шиляком, тот будет у них на свадьбе. И отправился к сопернику, мириться. Больше она не видела своего жениха.
— Страшно мне, — вырвалось у нее, и видел Иван, как всю ее передернуло, будто прошибло ознобом.