Пересекали логотину. Из падей тянуло стужей. Галя обрадовалась, когда снова поднялись на гору: воздух здесь был заметно теплее. В безветрие всегда так. Лес стал мрачней, гуще. Теперь вокруг были не сосны и березы — большие кедры. Медвежья глухомань! Ей вообразилось, как вчера в сумерках здесь бежал Кеша. Один. Мог встретить медведя. Шатуна, поднятого из берлоги взрывами изыскателей. Они недавно бабахали где-то поблизости. Ей стало не по себе. Было ли у него ружье? Навряд ли.
Тут же она подумала: лучше, если бы у кладовщика не было двухстволки. С ружьем он казался ей опасным. Хватит того, что у Ивана пистолет.
Непонятно было, почему давеча, когда они нагрянули в избу, Вялых так переполошился? Он как будто стремился поскорее вытурить их из дома. Поэтому сразу и согласился идти с ними. Навряд ли он сделал это по охоте — была какая-то причина.
Опять спустились в низину. Лыжня пересекала осинник. Голые стволы зыбкими былинками тянулись вверх. Справа сквозь березовую чащу свежо голубело рассветное небо.
Снова подъем-спуск... Лыжи скользили хорошо, отдачи не было. На спуске она чуть приотстала; боялась — кладовщик упадет, и она наедет на него. Но Вялых держался на лыжах уверенно. Чуть только притормаживал палками на крутизне.
Начало весны никак еще не угадывалось в лесу. Нетронутые пласты сугробов лежали в падях. Лишь на пригорках немного осевший снег вокруг деревьев указывал места будущих проталин. Пересекли ложбину и с разгону влетели на взгорок. Здесь начался сплошной кедрач. Это было любимое Галино место. Теперь лыжня должна повернуть влево, пересечь несколько увалов, затем круто, как в прорву, оборваться в глубокую падь, на дне которой спряталось Усово.
Мужчины впереди нее остановились. Ей почудился удивленный возглас. Вскоре она настигла их. Оба дышали часто, напряженно, сизый пар поднимался над их ушанками.
В двух шагах впереди Ивана, на обочине лыжни, из сугроба торчали лыжи, воткнутые задниками в снег. Тут же между ними — палка. Вторая лежала на снегу поодаль. Вправо от лыжни по целику тянулась неровная цепочка следов. Кеша Анкудинов не то убегал от кого-то, не то гнался за кем-то. Непонятно было, зачем он бросил лыжи — на них ему легче было дойти до проселка. Видно, случилось что-то особенное — некогда было раздумывать.
— Медведь! — выдохнула Галя. — Медведь за ним гнался.
— Медведь, — усмехнулся кладовщик. — Где он, медведь, — по воздуху летел? Леший, поди, гнался.
Галя промолчала. Вялых прав: на снегу остались бы медвежьи следы. Но после этого кладовщик со своим здравомыслием стал еще больше неприятен ей. Он влез было лыжами на след, оставленный Кешей.
— Филипп Иванович, не затаптывайте! — потребовал Иван, и Вялых неохотно отступил в сугроб.
Из полевой сумки Иван достал фотоаппарат и линейку. Линейку бросил на снег рядом со следом. Сделал несколько снимков из разных положений.
Наверное, он долго мог изучать следы, но подстегивал мороз. На ходу они разогрелись, не замечали — другое дело без движения. Вышли к проселку, двигаясь вдоль цепочки Кешиных следов. Между лыжней и дорогой было чуть больше ста метров. Там, где снег был неглубоким, отчетливо виднелись вмятины от треугольных каблуков лыжных ботинок.
— Держитесь на обочине, — попросил Иван.
Собственно, не так уж много следов было на дороге: узкие — от полозьев кошевки, шлепки от лошадиных подков и поверх них, все перемяв и нарушив, — узор автомобильных протекторов. Грузовик прошел недавно. Куда исчезли Кешины следы, было непонятно. Удалось обнаружить еще отпечаток мотоциклетной шины. Там, где по нему не прошла кошевка и грузовик, видно было — след давний, присыпан порошей.
Прошли вдоль дороги в обе стороны — Кешиных следов нигде не нашли.
— Сел на попутную машину, — решил Иван.
— Г-мм, — произнес Вялых.
В его голосе Гале почудилась насмешка. Она взглянула на Ивана, но тот вроде бы и не слышал ничего. Брови и ресницы у него облепило инеем, и в этом голубоватом обводе ярче обычного светились его глаза. Она подумала, что и у нее должны быть такие же брови и ресницы и он тоже видит ее в этом морозном украшении.
Полушубок на спине Ивана вздыбился горбом, пряжка сместилась на бок. Он напрасно шарил рукой, хотел поправить кобуру — недотянулся. Вялых снял ружье. Приклад плотно лежал на его ладони. Темные западины стволов скользнули по затылку участкового. Галя едва не вскрикнула. Кладовщик повесил ружье стволами вниз. Наверное, в этом ничего особенного не было: просто так ему удобней. Галя не хотела быть мнительной. Ведь из того, что Вялых неприятен ей, еще не следует, что на уме у него дурные намерения. Но лучше, если бы у него не было ружья. Ее тревожило, что пистолет у Ивана не под рукой. Почему он не поправит кобуру?