«Наша милиция просто не справляется со своими обязанностями. Стражам порядка некогда заниматься реальными делами, они тратят свое время на отфутболивание, отписки и бюрократию. В результате страдают и простые люди, и заслуженные личности. Мы призываем граждан быть бдительными, мы можем надеяться лишь на себя…»
«Кто бы ни написал – удивительная гадина. Редкая сволочь. Любопытно было бы узнать…»
Один из упомянутых безруких, неспособных к продуктивной работе, неквалифицированных и просто дрянных милиционеров как раз вернулся.
– Что, прохлаждаешься с чайком да газеткой? Накапай старому другу. На́ вот, на стол тебе. – Иван Саныч выложил на стол леща, размером с добрую сковородку, полбуханки хлеба и вот такенную головку чеснока.
– Мерси. – Акимов, наливая ему чай, подсунул и газетку с дрянной кляузой. – Зря завидуешь. На́ вот, насладись.
– О, фельетончик, – порадовался было Остапчук и нацепил очки.
Всего несколько секунд спустя благодушие его испарилось, сержант стал невообразимо зол, красен, задал тот же вопрос, который вертелся в голове у Акимова, только вслух и нецензурно.
Тут и начальство подтянулось, вернулся и заглянул к ним в кабинет Сорокин:
– И вам всем доброго дня. И о чем же ругань?
– Здравия желаем! А вот. – Остапчук с отвращением сунул руководству в руки газету.
– Интересно, – сказал Сорокин и отобрал у него очки. Пробежав глазом заметку, хмыкнул и спросил:
– Кто-нибудь видел заявление, об угоне автомобиля товарища Т.?
– Никак нет, – доложил Акимов, – я еще раз проверил.
– Чего тогда кипятитесь – совершенно не понимаю. Мало ли какую ахинею публикуют на последней странице центральной прессы.
Капитан Сорокин говорил добродушно, спокойно, глазом не искрил, зубами не скрежетал, и лишь знающий его человек легко мог увидеть, что он в ярости.
– Очевидно же, что произошло недоразумение.
– Недоразумение?! – прищурился Остапчук.
– О клевете говорить еще рано, хотя… Сейчас проясним.
И, прихватив газетку, капитан удалился в свой кабинет к телефону. Дверь прикрыл плотно, что свидетельствовало: разговор будет серьезный, на повышенных тонах, не предназначенный для ушей подчиненных. И короткий – пяти минут не прошло, как Сорокин появился вновь, с челом, разгладившимся и посветлевшим. Заверил:
– Долго ли порядочным людям договориться. Все в порядке, опровержение выйдет в следующем же номере.
– Вот это по-нашему! – восхитился Остапчук, присовокупив, что хорошо бы еще по сусалам за такие дела.
– Ну-ну, развоевался. Злющий ты человек, Иван Саныч. Недопонимания всегда возможны.
Возвращая прихваченные у подчиненного очки, капитан поведал историю появления «шедевра»:
– Видите ли, супруга товарища Тихонова вообразила себя Эренбургом, заодно и врачевателем общественных пороков. По этой причине решила попробовать перо. Обучается, что ли, или только собирается туда, где вот такие публикашки нужны.
– Интересно, в курсе ли муж, – поинтересовался Акимов, вспомнив разговор с Тихоновым.
– Кстати, в самом деле, – Сорокин снова скрылся в кабинете, снова плотно прикрыл дверь, и снова минут пять спустя вышел довольный:
– Докладываю: муж уверяет, что был не в курсе и чрезвычайно извиняется.
– А он в курсе того, что вообще машину угнали? Все-таки он об угоне не заявил, – заметил Акимов.
– Во-во. С чего нам вообще знать, что ее стибрили? – подхватил Остапчук, порывшись в бумагах, нашел нужную: – Вон, заявление от Луганских есть, – нацепил очки, проверил, хлопнул ладонью по листу, – так и есть. Вот тебе подавленные куры, а вот и кошка. Я ж говорю: до людей недолго, засекай время.
– Типун тебе на язык, – пожелал Акимов.
Остапчук поднял палец:
– Суеверие – грех смертный, особенно для коммуниста! Нам важнее то, что заявления об угоне нет, а о наезде на домашний скот – есть. Стало быть, на месте полковничья «Победа», и нечего темнить! И, кстати, я только с толкучки, там по рядам никаких разговоров не ведется… – Тут он как бы спохватился и замолчал, делая вид, что складывает бумажки как можно ровнее.
– Сказать по правде, я тоже не до конца понял, к чему весь этот бал-маскарад, – признался Сорокин, наливая себе чаю. – Положим, товарищи из газеты не проверяют сводки и прочее… хотя надо бы. Но и товарищ полковник Тихонов в этой части был особенно невнятен, бубнил, извинялся, пообещал нанести визит, как только освободится, у него, мол, дела.