Конечно, он выразился слишком заумно. И директор, и завуч поняли его реплику лишь отчасти. Зато Остряков неожиданно выкрикнул:
– Браво, Лешка! – и зааплодировал.
По классу прокатилась волна оживления, а потом стало очень тихо. Маргарита побледнела. Директриса позеленела. Как они все ошиблись в Алексее! Он был так неровен, так подвержен настроению, так вспыльчив, что, казалось, поддастся малейшему нажиму. А он взял и одурачил их всех.
Лена растерялась. Ну почему бы ей в тот момент не встать и не сказать: “Лешка лучше вас всех, и потому вы не имеете права его судить…” Да, хотя бы так. Не очень умно, но зато верно по сути. Теперь она знает, что должна была так сделать. Но она ничего не сказала, просидела в уголке за партой целый час, уткнувшись взглядом в стену. Ей было стыдно. Что с того? Стыд ничего не искупает.
– Голосуем, – сказала Кобра и махнула рукой, подгоняя Кошкину.
И все проголосовали единогласно за исключение Стеновского из комсомола. И Лена тоже подняла руку.
Поздней осенью, в конце ноября, Кирша сообщил Ленке по секрету, что Стен уезжает. Суд уже был, ему дали два года условно, и теперь завтра или послезавтра отец увезет его с собой из Питера. Лешка позвонил ему и пригласил зайти, но… В конце концов, если смотреть с точки зрения закона, Стен – преступник, и с этим никто спорить не будет. И потому Кирша к нему не пойдет.
– Как мы все перетрусили! – воскликнула Лена в сердцах.
– При чем здесь трусость? Из-за Лешкиной глупости я себе характеристику портить не собираюсь, мне еще в институт поступать, – хмыкнул Кирша. – И потом… его вполне справедливо выгнали из комсомола. Разве нет?
– Нет, – заявила Лена и отправилась к Стеновскому домой.
Ей очень хотелось как-нибудь замазать свой “неуд”. Просто потому, что она терпеть не могла получать “двойки”.
Странная это была встреча. Как когда-то Маргарите, дверь ей отворил Лешкин отец. Они здорово были похожи с Алексеем – такие же светло-русые волосы, только чуть тронутые серебром, такие же черты лица: прямой нос, тонкие губы. Нет, пожалуй, Лешка никогда не сделается таким красавчиком. Стеновский-старший не торопился впустить ее в квартиру, логично предполагая, что доброжелателей у Алексея нет.
– Позвольте узнать, по какому вопросу? – спросил он таким тоном, что Лена покраснела до корней волос.
– Это ко мне, – сказал Алексей, тоже появляясь в дверях.
– Тогда добро пожаловать. – Стеновский-старший отступил, пропуская ее в прихожую. – А то нас в последнее время замучили незваные гости.
Он похлопал сына по плечу и ушел в комнату. Вместо него в прихожей появился другой незнакомец: мужчина лет сорока пяти с тонким белым лицом, худым и каким-то чуточку измученным, отчего он казался праведником со старой иконы. Седые волосы до плеч и очки только усиливали это впечатление. Мужчина был в поношенной клетчатой рубашке и тренировочных брюках. И что странно, на шее у него виднелась пестрая плетенка, какое-то туземное ожерелье с посверкивающей белой нитью.
– Иван Кириллович, мой адвокат, – представил мужчину Стен. – Защищал меня в суде.
– Лена, – проблеяла Лена и протянула незнакомцу руку.
“Милая девочка, но немного вульгарна”, – отчетливо услышала она мысль, мелькнувшую в голове этого человека.
– Разве я вульгарна? – Лена, обидевшись, повернулась к Стену.
– Простите! – Иван Кириллович удивленно приподнял бровь. – Разве… Но я не говорил этого вслух.
– Вы подумали! – настаивала она.
– Леша, друг мой, мы поговорим минуточку, – попросил адвокат.
– Да хоть десять.
Алексей ушел в свою комнату. Лена осталась с Иваном Кирилловичем в темной прихожей, где на вешалке висело штук десять пальто, будто дом был полон гостей, и в то же время в комнатах было необыкновенно тихо. Пахло влажной, смоченной снегом одеждой и пылью. За массивным зеркалом в черной деревянной резной раме было заткнуто несколько старых открыток. В углу валялась Лешкина сумка, с которой он прежде ходил в школу. Теперь она была совершенно пуста, а застежка сломана, так может лежать только старая, уже никому не нужная вещь…
– Послушайте, Леночка, – донесся до нее будто издалека мягкий, чуть сипловатый голос Ивана Кирилловича. – Сейчас я подумаю про себя какую-нибудь мысль, а вы возьмете меня за руку и попытаетесь отгадать. Хорошо?
Лена кивнула, хотя сомневалась, что этот трюк ей удастся еще раз. Но тут же отчетливо услышала: “У истории нет истины, а есть только версии…” И она повторила сказанное вслух.
– Отлично. – Иван Кириллович одобрительно кивнул. – А прежде с вами случалось подобное?
Лена отрицательно мотнула головой.
– Отлично, – повторил он вновь. – Пройдемте со мною на кухню.
– Я не голодна, – сообщила Ленка, решив, что ее собираются угостить ужином.
– О нет, не затем! – Иван Кириллович рассмеялся.
На кухне царил такой же разор, как и в прихожей, – повсюду, даже на полу, высились горы немытой посуды, на столе, недопитая, стояла бутылка водки и засохшие бутерброды горбились на тарелке. Иван Кириллович извлек из шкафа бутылку с водой и налил ее в чистую – похоже, единственную чистую – тарелку. Вода была столь прозрачна, что казалась голубоватой. Он взял Лену за руку, осторожно опустил ладонь на зеркало воды и накрыл сверху собственной ладонью. Когда их руки поднялись, на поверхности возникла картинка: какое-то озеро, вековые ели и белая церквушка посередине.
– Что это? – спросила Ленка, и изображение тут же пропало.
– Помните о том, что вы видели, – шепнул Иван Кириллович, – а теперь идите, Леша вас ждет. Я загляну потом на минутку.
В Лешкиной комнате от прежней обстановки не осталось и следа. Повсюду валялись выброшенные из шкафов вещи. С книжных полок была снята часть книг, отчего стеллаж напоминал человека с выбитыми зубами. Сумки и картонные коробки, перевязанные веревками, грудой свалены в углу. Ковер и магнитофон исчезли. Стен стоял у окна и курил.
“Неужели ему позволяют курить дома?” – удивилась Лена.
Вообще вид у него был расхлестанный, рубаха с оторванными пуговицами связана узлом, а вместо майки на груди была какая-то странная полотняная повязка, охватывающая весь торс. Потом, уже много времени спустя, Ленка узнала, что такие повязки иногда накладывают при переломе ребер.