— Не знаю, — голос лейтенанта по-прежнему дрожал.
— Крови нет. А что он такого натворил? Ты по нему, как по мишени в тире. Он год почти у нас работает, и всегда такой тихий.
— В тихом омуте черти водятся, — лейтенант сплюнул. — Из-за него сейчас весь город на ушах стоит, — в голосе лейтенанта звучали оправдательные нотки. — Он столько положил наших, что можно на роту расписать. Я его совсем случайно вычислил. У вас в машине рация есть?
— Нет, мы люди небогатые, а что?
Это был уже голос третьего, который стоял немного в стороне. Его Малыш не мог видеть, для этого ему надо было бы повернуть голову в сторону говорившего.
— Надо немедленно сообщить в городской отдел, — лейтенант кивнул в сторону здания морга. — Там телефон есть?
— Есть, — ответил судмедэксперт, который пока еще не переварил до конца ту информацию о Малыше, которую выдал ему сейчас лейтенант. — В кабинете дежурного. Но он закрыт.
— Пошли, откроешь мне, а ты присмотри тут. До приезда оперативной группы его лучше не трогать, пусть тут и лежит.
Лейтенант по-прежнему был уверен в том, что если Малыш и жив после его выстрела, то самостоятельно вряд ли сможет пошевелить даже пальцем.
— Может, ему хоть перевязку сделать? — сработал профессиональный инстинкт у судмедэксперта. — Хотя никак не пойму, куда ты ему врезал, крови совсем нет.
— Черт с ним, что ты за него переживаешь, словно он твой родственник! — отрезал лейтенант. — Все равно ему крышка, так и так вышка светит. — Голос у него уже не дрожал. — Подохнет самостоятельно, меньше хлопот будет. Такие до суда не доживают.
Последний аргумент окончательно убедил судмедэксперта в том, что все происходящее у него на глазах не сон и что надо делать то, что требует от него этот лейтенант. Он уже прикинул, какие неприятности его ждут в дальнейшем, если лейтенант не врет насчет Малыша. И послушно направился к зданию, забыв о своем желании хоть чем-то помочь полумертвому, как они все думали, Малышу.
«Хорошо, что рано, нет прохожих», — думал Малыш, пытаясь определить, как далеко от него стоит третий, оставшийся его охранять. Его по-прежнему мучила непрекращающаяся боль, но Малыш знал: если он до сих пор жив, то значит, уже не умрет. И значит, может действовать. Надо лишь только пересилить эту боль. Не обращать на нее внимания. А это он тоже умел.
«Конечно, звук выстрела слышали те, кто живет поблизости, но боятся высовываться. Сейчас любопытство у обывателя не в почете, оно может обернуться большими неприятностями. Вот подъедет бригада, тогда они все повылезают».
Третий, на попечении которого его оставили, топтался где-то рядом. Но Малыш ждал, когда наблюдатель приблизится к нему. А тот все не отваживался сделать этих несколько жизненно важных для Малыша шагов, хотя живому всегда хочется посмотреть в лицо умирающему, чтобы увидеть, что же происходит в момент прихода смерти с человеком. Извечная загадка, ответ на которую ищут тысячелетия.
«Надо помочь ему, — решил Малыш и едва слышно простонал. — Ага, кажется, клюнул!..»
…Товарняк промчался мимо какой-то небольшой станции, не останавливаясь на ней, но все равно обостренное чувство самосохранения сразу же вывело Малыша из состояния дремы, и видения рассеялись. Он прислушался, но понял, что ничего за это время вокруг него не изменилось. Все так же монотонно стучали колеса, все так же подрагивал вагон, ставший его временным убежищем, и он снова погрузился в пьянящую дрему. Малышу казалось, что он даже ощущает, как постепенно его мышцы покидает та свинцовая скованность, что появляется от смертельной усталости. Стоило ему закрыть глаза, и видения начали прокручиваться перед ним дальше, точно с того момента, на котором прервались.
Третий шагнул к нему и слегка наклонился, чтобы лучше видеть его лицо. Именно этого от него Малыш и добивался. Если бы не раздирающая боль, он давно бы покончил с третьим, но теперь ему приходилось опасаться, что его тело, такой послушный до сих пор механизм, может в самый ответственный момент подвести. А ошибаться ему сейчас нельзя было. На кону стояла жизнь. И он должен был выиграть эту ставку. Во что бы то ни стало.
Увидев сквозь узенькие щелки склоненное над ним лицо, он простонал еще раз, не открывая глаз, и чуть шевельнул губами, словно хотел что-то сказать. Этот трюк также сработал безотказно. Третий склонился к нему еще ниже, чтобы расслышать последние слова умирающего. Ведь его недаром натаскивали, что последние слова умирающего преступника могут быть именно теми важными словами, той информацией, ради которой и доставали его так долго и с таким упорством.