Ксин разорвал добычу в клочки, словно тряпку, и разбросал ошметки по сторонам. Реакция была незамедлительной: луч переливающегося света рассеялся и исчез, какое-либо движение на земле прекратилось. Он посмотрел вниз. Обратное превращение уже свершилось... У ног котолака лежал истерзанный человеческий труп. Он присмотрелся внимательнее: от лица почти ничего не осталось, но, судя по рукам, это был молодой парень, почти ровесник Ксина...
Если родные найдут его и каким-то чудом опознают, подумал Ксин, он навсегда останется для них лишь жертвой, и никто никогда не узнает о нем правды...
Ксин забеспокоился - столько времени он потерял! Поспешно отыскав Корень, он побежал в лес.
За деревьями появились очертания хижины. Ксин побежал быстрее. Вскоре лес был уже позади. Его охватил страх - Тени Смерти, которые, когда он уходил, еще блуждали на краю зарослей, теперь приблизились почти к самому дому. Бесформенные, неопределенные, они шевелились и взмывали в воздух, чтобы рассеяться и тут же возникнуть снова. Пока продолжалось полнолуние, он видел их, позже мог лишь ощутить их присутствие, подобно псу, предчувствующему неизбежную смерть своего хозяина... Однако ни теперь, ни когда-либо не в его силах было уничтожить их или разогнать - они существовали лишь в виде особого рода ауры умирающего...
Стараясь не смотреть на повисший над дверью Знак, он крадучись переступил порог и припал к постели.
Старая Женщина с усилием открыла глаза.
- Ты пришел... - прошептала она.
Ксин наклонился и открыл пасть. Корень упал на постель. Рука женщины дрогнула, пытаясь нащупать его, наконец пальцы наткнулись на то, что искали. Она слабо улыбнулась.
- Поздно, сынок... - сказала она очень тихо, но он ощутил в ее словах и сожаление, и облегчение сразу.
Он и раньше этого боялся, но сейчас, при виде Теней, опасения сменились уверенностью, наполнившей отчаянием его душу. Старая Женщина столь ослабла, что уже не могла сама приготовить себе снадобье, а его могучие, но неуклюжие лапы не в силах были справиться с этой деликатной работой.
До того мгновения, когда он снова должен был обрести человеческий облик, оставалось еще несколько часов...
Ксин был бессилен. Он мог лишь ждать, положив голову на край постели, а Тени Смерти уже проникли сквозь стены и танцевали в комнате.
Рука Старой Женщины поднялась и легла на его голову. Она гладила короткую шерсть, почесывала за ушами. Наткнувшись на засохшую кровь волколака, она на мгновение застыла. Потом он снова ощутил слабеющую ласку. Ксин понял, что она обо всем догадывается.
Шло время, и ничего не менялось, только Тени уже почти касались его самого. Он закрыл глаза, чтобы не смотреть на них.
- Я рада, что ты рядом со мной, - внезапно услышал он ее отчетливые слова.
Эти слова оказались последними. Рука, лежавшая на его голове, бессильно упала. Он отступил на шаг - Старая Женщина лежала с закрытыми глазами и уже не дышала. Тени исчезли.
Будь он волколаком, может быть, он сейчас бы завыл, но он не умел даже плакать, зато умел любить...
Наклонившись, он начал лизать ее стынущую руку. Добрую руку, которая, хотя и никогда не причиняла ему боли, покрыта была сетью глубоких шрамов старых следов его клыков и когтей.
Он сидел, словно одеревенев от горя, и даже не заметил прошедших часов. Лишь легкая дрожь, сотрясшая все его тело, напомнила ему о том, что должно было произойти через несколько мгновений...
Где-то в глубине мозга возникла тупая боль и начала расти, пульсируя алым пламенем. Она росла, вздымалась, распирая череп, и внезапно, словно ледяная молния, выстрелила вдоль позвоночника. Ксин издал сдавленный стон и упал, конвульсивно дергаясь. Морду и лапы охватил живой огонь. Кости изгибались, словно ветки, а мышцы попеременно то распухали, то затвердевали. Зубы отступали в глубь челюстей, длина которых сокращалась судорожными рывками. Ему казалось, будто ему выдирают глаза, перемалывают пальцы и ноги. Шерсть по мере Превращения скрывалась под опухшей кожей.
Наконец наступил перелом - страдания быстро начали ослабевать. Вскоре осталось лишь легкое онемение, которое вскоре тоже прошло. Ксин поднялся с пола и сел, теперь он уже мог плакать...
Он закрыл глаза руками, и плечи его сотряслись от беззвучных рыданий. Так продолжалось некоторое время. Пронзительный холод раннего утра заставил его наконец подумать и о себе - ведь он был совершенно голый. Он встал и, взяв одежду, которую снял перед самым полнолунием, начал поспешно одеваться. Закончив, он снова посмотрел на тело Старой Женщины. Только теперь он понял, насколько он одинок.
- Ее нет, больше нет... - Его охватила новая волна безутешного горя. Кое-как собравшись с духом, он в последний раз посмотрел на ее доброе лицо, поцеловал ледяные щеки и накрыл тело простыней.
Оглядевшись по сторонам, он нашел веревку и кусок ткани и принялся за работу. Вскоре перед ним лежал длинный бесформенный сверток.
Ксин стоял выпрямившись, светловолосый, а его зеленые глаза смотрели куда-то вдаль...
- Она так долго была здесь, рядом со мной... была всегда... - тихо проговорил он.
Она нашла его давным-давно, двухмесячным младенцем. Он лежал брошенный на каком-то пустыре, пригвожденный к земле тремя осиновыми колышками. Палачи перестарались - и потому он выжил. Вполне хватило бы и одного, но в сердце. Те же три как раз прошли мимо - сердце оказалось между ними, - и его кошачья живучесть использовала свой шанс.
Женщина освободила его, обработала раны, от которых не осталось даже следа, и накормила. Он быстро выздоровел.
Она наверняка догадывалась, кто он такой на самом деле, и все же однажды ночью, когда весело агукающий в своей кроватке карапуз превратился в маленькое обезумевшее чудовище, это застало ее врасплох. Она даже не отнеслась к этому всерьез, не подозревая, сколь могучая сила и ненависть завладели его маленьким телом. Он набросился на нее, охваченный звериной яростью. Они долго боролись. Она делала все, чтобы не причинить ему вреда, он же хотел лишь убивать. Он очень сильно ее тогда поранил, особенно руки.
На другой день, когда она плакала от боли, он, как обычно, криком требовал своего молока.
Она не ожесточилась, никак его не наказала, продолжая ухаживать за ним так, как только умела. Она лишь стала осторожнее и, когда наступало полнолуние, принимала меры. Однако даже тогда она не пыталась его связать или запереть. Напротив, она сама пряталась или уходила, давая ему полную свободу. Никому другому это не угрожало, поскольку до ближайших селений было много часов пути.