Хекк появился в конце недели и выглядел так, словно все расстояние сюда он бежал. Для такого старика, как он, это пугающее зрелище, и Глейну казалось, что учитель сейчас же рухнет, цепляясь за сердце, хватая ртом воздух, и умрет. Удивленный Глейн даже попытался уступить ему свою кровать, но учителя наконец прорвало на слова:
— Хеган? Что с ним?
— Его нашел Кронос.
Хитрый старик, слишком активный для своих лет, всегда такой живой, упал лицом в одеяло, словно оплакивал Глейна. По лестнице загрохотало, двое учеников Хекка едва не промахнулись мимо комнаты, но вернулись, тяжело дышали в дверях, глядя на учителя.
— Об этом я и говорил, — просипел тот. — Как беда какая, так Хеган спасай, а как его спасти надо, так нет никого.
— Кронос не собирался делать ему больно.
— Если б Хеган с ним пошел. А тот ведь откажется! И тогда что?
Глейн молчал, на всякий случай прикусив язык.
— Вырастил, называется… Думал, этот если и помрет, то и счастлив тому будет. А у него вон какая страшная судьба… Он ведь живой. Где-то. Тогда чувствовал и теперь чувствую.
Глейн не мог перестать ждать Кэйсара. Ему представлялось, как где-то там, далеко, на землях, где больше нечисти, чем людей, до Кэйсара дойдут слухи о том, что Глейн ранен. Как тот бросится обратно, плюнув на все незаконченные дела. Или что Кэйсар сам ранен и кроме боли страдает еще и от того, что оставил Глейна одного, а тот как всегда сам себя уберечь не смог. Глейн думал об этом настолько часто, что, проснувшись среди ночи и заметив постороннего человека в комнате, окликнул именем оборотня.
— У тебя есть любимая? — удивленно спросила Веста, так и замерев над кроватью. Глейн едва не упал снова, но остался сидеть ближе к противоположному углу.
— Есть.
— Тогда почему она не здесь? — в голосе послышалась улыбка, Веста потянулась к нему, и Глейн, обнаглев, отбросил ее руку.
— Она не знает, что я ранен. Я не могу ей сообщить пока. Как только буду здоров — отправлюсь к ней.
— Но она ведь и обо мне не узнает, — настаивала Веста.
— И вы ни разу не спросили, как я отношусь к вам.
Это пробило — королева замерла, тоже отсела дальше, как заигравшаяся кокетка.
— И правда… Но разве ты не боишься моего супруга?
— Не только, — подтвердил Глейн. — Я уважаю вас как королеву. Люблю тоже как справедливую и добрую правительницу. Но не как женщину.
— Кто та девушка? — сменила тему Веста.
— Ведьма.
— Глейн, тебя заставят убить ее, — всерьез огорчилась королева.
— Да, я знаю, — кивнул Глейн. Веста вздохнула:
— Ну вот, а врешь, что боялся моего мужа… Когда я тебя впервые увидела, ты был совсем мальчишка. И все оборачивался на своего учителя: «А правильно ли я делаю? А смотрит ли он на меня?» Сейчас — совсем другое дело. Совсем другой мальчик. Глейн?
Он насторожился, но королева просто протянула ему руку — не коснуться, а тыльной стороной ладони вверх. Глейн помешкал несколько секунд, прежде чем поцеловать гладкую светлую кожу.
Первое, что услышал Глейн — это крики. Женские, панические, словно началась война.
— Позовите учителей! Скажите Варину! Он должен знать!
Глейн промешкал секунду, не понимая, при чем тут Варин, но очень скоро, вспышкой, до него дошло — это за ним. Варин как его учитель мог его защитить. Глейн вынырнул из кровати, распахнул окно. Тут был широкий карниз, по которому можно было сбежать, и не обязательно прыгать сразу на землю, а там и Варин придет, учителя присоединятся, сама Веста объяснит мужу, что ничего не было.
Но у окна Глейна поймали, вышвырнули обратно в комнату, и он почувствовал, что лопнул заживающий шрам. У окна человек с маской на половину лица, один из личных охранников короля. Тот закрывал собой дверь, за ней осталось еще несколько стражников, чтобы не допустить обеспокоенных монахинь.
— Она клянется, что ничего не было, — сразу пресек оправдания Ерсус. Пока Глейна прижимали к полу, лицом вниз, втащили переносную жаровню, из которой валил дым, и она тут же завладела вниманием Охотника. Слишком часто общался с нечистью, у которой любимое обещание — сожрать живьем. Но, когда открылась крышка жаровни, оттуда достали кочергу с докрасна раскаленным основанием в виде буквы «Х». Глейн знал этот инструмент, он принадлежал церкви и был предназначен только для Охотников. Его использовали при отлучении от этой должности. Конечно, не в том случае, когда Охотник уходил сам, и его отпускали с миром. Эту печать применяли, когда Охотник опозорил свою профессию и его должны казнить или только изгнать. На клейме были буквы, подтверждающие это.