В коридоре, когда они подошли к двери, Кацуба жестом велел ему обождать, а сам без стука юркнул в ближайшую дверь. Мазур переминался с ноги на ногу, чувствуя себя чуточку глупо — хмурый прапорщик то и дело бдительно косился на него, а Кацуба что-то задержался.
На столе у прапорщика загудел зуммер. Страж глянул на маленький экран видеомонитора и вдруг явственно заерзал, то бросая на Мазура отчаянные взгляды, то порываясь нажать на большую синюю кнопку непонятного назначения. Полное впечатление, что Мазур ему чертовски мешает своим присутствием, но и куда девать постороннего, прапорщик не представляет. Глядя на него без всякого сочувствия, Мазур демонстративно отвернулся — пусть сами решают свои проблемы.
Решившись, должно быть, прапорщик встал и отпер дверь своими руками, хотя она, несомненно, была снабжена и магнитным замком, — когда нагрянули Кацуба с Мазуром, прапор остался за столом…
Краешком глаза Мазур смотрел, как входят трое — двое высоких крепких мужиков в штатском и темноволосая молодая женщина в бордовом брючном костюме. Прапорщик истово отдал честь, отступив на шаг, и троица прошла мимо, держа курс на глаголевский кабинет. Точно, так и есть — шагавший первым уверенно постучал и вошел едва ли не раньше, чем мигнула зеленая лампочка.
Прапорщик уселся, делая вид, будто ничего не произошло, но за этой мизансценой, Мазур нюхом чуял, что-то такое крылось. Ну и черт с ними, пусть играются в свои игры…
Вышел Кацуба, мотнул головой:
— Двинули.
— Ох, и лялечки у вас тут ходят, — задержавшись из чистой вредности, сказал Мазур. — Видел бы ты, какая крошка без тебя к генералу протопала…
Прапорщик воззрился на него с нескрываемым ужасом — положительно, о крутой секрет Мазур мимоходом потерся, — вскочил и шепнул что-то Кацубе на ухо. Тот еще больше посмурнел:
— Пошли, некогда.
…Когда перед ними стали медленно раздвигаться зеленые внешние ворота, Кацуба бросил:
— Пристегнись.
— Что, опять гонку устраивать будешь?
— Если на базу ведет одна-единственная дорога, сюда тоже только по Крупской проехать можно…
— Ага, — сказал Мазур. — Но это ж означает, что они не только меня, но и тебя в лицо знают? Следовательно, не в моих грехах дело?
— Умный больно, — сквозь зубы сказал Кацуба, выехал за ворота и свернул влево.
— Ну, это даже мне ясно, — сказал Мазур, глядя в боковое зеркальце. — Во-он, от обочины синий опелек за нами вывернул…
— Наблюдательный ты, Степаныч, — с кривой ухмылкой откликнулся Кацуба. — Хороший был опелек, новенький, блестящий такой… Ну, ты пристегнулся?
Он привычно перебросил рычаг, машина рванулась вперед. В зеркальце Мазур видел, что и «опель» с двумя пассажирами прибавил газу, держась метрах в тридцати. Справа был пустырь с широкой полоской чахлого газона, полузадушенного выхлопными газами, слева тянулись трехэтажные кирпичные домики сталинской постройки, закопченные по самые крыши.
Кацуба вдруг дал длинный сигнал, еще прибавил. Почти сразу же сзади раздался жуткий грохот, лязг, Кацуба понесся еще быстрее. Мазур оглянулся — сзади, полностью перегородив неширокую дорогу, стоял ЗИЛ-130, обшарпанный самосвал, в который, надо полагать, «опель» весьма неосмотрительно и врезался.
— Вот так, — сказал Кацуба, круто сворачивая на проспект Авиаторов. — А то обнаглели, скоро под окнами шататься будут…
— Кто это? — спросил Мазур без особой надежды получить ответ.
— Я так понимаю, хвосты, — усмехнулся Кацуба. — Которые следует тяпками рубить…
Глава пятая
Журналистика по-шантарски
Кацуба первым вошел в обширный цех с высокими оконными переплетами. Шаги звучали гулко, стояла тишина, повсюду лежали кучи желтых опилок, приятно пахло свежеразрезанным деревом и далеко не так приятно — чем-то вроде ацетона или мебельного лака. Насколько Мазур разглядел по дороге, вокруг и в самом деле бурлила вполне благопристойная, законопослушная работа — из ворот выезжали грузовики с мебелью, погрузчики таскали пакеты досок, отовсюду доносился визг пил, лязганье каких-то станков, без излишней суеты колготились работяги. Похоже, крыша была самая настоящая, старательно производившая мебелишку.