Вот уж истинно, не иначе как Бес водил!
Но и новгородцы, вот уж, право слово, мало предсказуемый, странный народ!
Протрезвели ли, от собственной ли лихости взяла оторопь, своим ли озлоблением ужаснулись, иным ли ужасом повеяло на них от того отчаянного похода Тверского, однако в тот же год (сами - никто не звал!) прибежали в Тверь каяться. Поразительное было посольство!
Прежде всего из ревностных Михайловых противников архиепископ Давид и привёл то посольство. Сильно изменился владыка: новгородцы ли укатали, Москва ли утомила лукавством, Бог ли вразумил на любовь? Однако теперь говорил он дельное.
Говорил о прощении и милосердии, о том, что люди стали сильно подвержены бесовским искушениям злобы, гордыни и зависти; о том, что пора положить предел вражде между русскими; говорил, мол, ясно стало ему, что одни мы на свете, и коли сами друг друга не станем беречь, так никто об нас и не запечалуется: ли лях, ни швед, ни жид, ну и, конечно же, не татарин…
Жарко и искренне нёс великому князю то, с чем все эти годы и стучался великий князь к Господину Великому Новгороду. Прозрел владыка!
Михаил Ярославич слушал и не слышал его. «Поздно, поздно!..»
- …А Афанасия-то боле не кормим. Простили с Богом да отправили на Москву…
- Завтра, поди, наново позовёте, - не сдержал усмешки Михаил Ярославич.
- Кончилось полоумие, - усмехнулся и архиепископ и, оглянувшись на остальных послов, клятвенно выдохнул: - Отныне со всей Русью твоей волей желаем жить. Едино! Как ты велел, великий князь!
- Что ж, святый отче, узрели выгоду?
- И выгода в том, и покой.
- А что ж Москва, не дала покоя?
- Омрачены были… - осторожно согласился владыка.
- Али вы не под сенью Святой Софии, что так легко омрачаетесь?
- Не будет боле того! - подали голоса и другие. «Будет и хуже того!..»
- Без гнева и воли обиды тебе чинили!
«Ишь как ловко наладились - без гнева и воли! Али вы дети малые, али вы деревянными мечами головы рубите?»
- Ну дак, коли гневен, покарай, прости! «И кара вас не минует!..»
- Мира просим, великий князь! «Поздно! Поздно!..»
И нельзя было верить их клятвам.
- Мира вам не даю. Потому что стыжусь с вами мира бесчестного! Докажите, что искренни, сам приду к вам и дам вам мир.
- Чем мы докажем?
- Не жду от вас помощи. Но не мешайтесь боле в спрю мою с племянником…
Устоять против Юрьевых татар и Великого Новгорода, если бы они ударили вместе, вряд ли было возможно. Но и сомневаться в готовности новгородцев в любой миг забыть обещания не приходилось. Таков, знать, непостоянный их норов! Да ведь соседей не выбирают. Но теперь главное - оставить новгородцев хотя бы вне схватки.
Михаил Ярославич знал, что сохранить власть ему не удастся. Так для чего же предпринимать заведомо обречённые на неудачу шаги? Да, говорю же, лишь для того, чтобы пройти свой путь до конца. И было дано ему утешение на том пути: оказывается, даже в самое глухое и тёмное время зерна достоинства и свободы, зароненные в сердца, дают свои всходы.
Когда в грозе и славе грянул Юрий на Русь, Тверской вышел ему навстречу, и - вот чудо-то: вся Низовская земля сплотилась вокруг великого князя, кажется, и в самом деле готовая в тот миг вступиться за святое право законного столонаследия.
Встретились подле Костромы. Юрий с татарами и московской ратью на одном берегу Волги, Михаил Ярославич, а с ним и вся остальная Низовская земля - на другом.
Стояли долго. Судьба решалась. Не Михаила и не Юрия - родины.
Удивительно, кой раз за время борьбы и противостояния двух этих совершенно не схожих между собой людей решалась судьба Руси! Точно не два человека, а могучие, противоположные по сути Силы Небесные и Силы с Небес Низринутые столкнулись в лице Михаила и Юрия, так они были несопоставимы!
В том стоянии на Волге некоторое преимущество было на Михайловой стороне. Просто было начать войну. Только вот возможно ли было её закончить, если и не потеряв Руси, то уж во всяком случае не откинув её далеко назад в свирепые Батыевы времена. Борьба Андрея и Александра Ярославичей за великий стол обернулась для Руси жутким Неврюевым побоищем. Борьба за тот же великий стол Александровых сыновей Андрея и Дмитрия привела на Русь ещё более беспощадного Дюденя. Не того ли и ждал Узбек, не на то ли рассчитывал? Какую кару он Руси уготовил?