– Я снова тебя потерял? Черт! – Связь была бы намного лучше, если бы он перешел на обычную, наземную, линию, но сделать это Бентон не может.
– Слышу, босс. – Голос звучит сильно и четко, как будто Марино где-то рядом. – Почему ты не пользуешься наземной линией? Это решило бы половину наших проблем, – говорит он, словно читая мысли собеседника.
– Не могу.
– Думаешь, прослушивается? – Марино вовсе не шутит. – Это можно выяснить. Обратись к Люси.
– Спасибо за предложение. – В услугах Люси Бентон не нуждается, и беспокоит его вовсе не то, что линия может прослушиваться.
Думая о Джилли Полссон, он наблюдает за мужчиной и мальчиком. Мальчик примерно того же возраста, что и Джилли. Лет тринадцати-четырнадцати. Только Джилли никогда не вставала на лыжи. Никогда не бывала в Колорадо или где-то еще. Она родилась в Ричмонде и там же умерла, а большую часть своей короткой жизни страдала. Поднимается ветер, и сметенный с деревьев снег заполняет лес, как дым.
– Передай ей вот что, – говорит Бентон, делая ударение на «ей», чтобы показать – речь идет о Скарпетте. – Ее преемник, если можно так выразиться… – он не хочет произносить имя доктора Маркуса, не хочет как-то его обозначать, не хочет даже думать о том, что кто-то, тем более такой червяк, как Джоэль Маркус, сменил Кей, – личность интересная. Когда она будет здесь, – добавляет он, – я обо всем поговорю с ней лично. А пока будьте очень, крайне осторожны.
– Что значит – «когда она будет здесь»? Она вполне может и застрять тут на какое-то время.
– Ей нужно позвонить мне.
– Крайне осторожны? – бормочет Марино. – Так и знал, что ты скажешь что-нибудь в этом роде.
– Пока она там, будь с ней рядом.
– Ха!
– Оставайся с ней, понятно?
– Ей это не понравится.
Бентон смотрит на крутые заснеженные склоны, на всю эту красоту, созданную суровыми, обжигающими ветрами и грубой силой ледников. Деревья – щетина на ликах гор, окружающих бывший шахтерский городишко подобно краям чаши. На востоке, далеко, за хребтом, на пронзительно-голубое небо наплывают серые тучи. К вечеру, наверное, опять пойдет снег.
– Да ей никогда не нравится.
– Сказала, что у тебя какое-то дело.
– Верно. – Обсуждать это Бентон не хочет.
– Жаль, жаль. Быть в Аспене и вот так… У тебя дело. У нее теперь тоже. И что? Останешься там и будешь работать, так?
– Пока да.
– Должно быть, что-то серьезное, если ты занимаешься им в отпуске да еще в Аспене, – закидывает удочку Марино.
– Рассказать не могу.
– Ха! Чертовы телефоны. Люси надо бы придумать что-нибудь такое, чтобы их нельзя было прослушивать. Загребла бы кучу бабок.
– Думаю, она и так уже загребла кучу бабок. Может быть, даже не одну кучу.
– Кроме шуток.
– Будь осторожен, – говорит Бентон. – Если я не позвоню в ближайшие дни, позаботься о ней. Прикрывай спину. И ее, и свою.
– Как будто я не знаю, – ворчит Марино. – Ты сам не расшибись, когда будешь играть в снежки.
Бентон заканчивает разговор и возвращается к дивану, стоящему напротив окон, около камина. На низеньком кофейном столике – блокнот и «глок». Достав из нагрудного кармана джинсовой рубашки очки для чтения, он присаживается на подлокотник дивана, открывает блокнот и начинает читать. Почерк такой, что постороннему в записях не разобраться. Страницы пронумерованы, в правом верхнем углу стоит дата. Бентон потирает подбородок и вспоминает, что не брился уже два дня. Щетина вызывает ассоциацию с колючими ветками замерзших деревьев. Он обводит кружком слова «коллективная паранойя», слегка отклоняется и смотрит через очки на кончик своего прямого тонкого носа.
На полях появляется приписка: «Сработает, когда заполним пробелы. Серьезные пробелы. Продолжаться не может. Настоящая жертва – Л., а не Г.Г. – нарцисс». Он трижды подчеркивает «нарцисс» и переворачивает страницу. Вверху заголовок – «Посттравматическое поведение». Бентон прислушивается к шуму бегущей воды и удивляется, что не слышал его раньше. «Критическая масса. Не позднее Рождества. Невыносимое напряжение. Убьет к Рождеству, если не раньше». Он ощущает ее присутствие прежде, чем слышит шаги, и поднимает голову.
– Кто это был? – спрашивает Генри. Генри – сокращенное от Генриетта. Она стоит на лестничной площадке, положив тонкую, изящную руку на перила. Генри Уолден смотрит на него с другой стороны гостиной.
– Доброе утро, – говорит Бентон. – Вы не в душе? Кофе готов.
Генри запахивает поплотнее скромный красный фланелевый халат. Зеленые глаза еще сонные, но уже настороженные, и смотрит она на Бентона изучающе, как будто между ними стоит прерванный спор или даже стычка. Ей двадцать восемь, и она по-своему привлекательна. Черты лица далеки от идеальных из-за слишком выразительного и, как ей представляется, слишком большого носа. Зубы тоже отнюдь не верх совершенства, но в данный момент никто не убедит Генри, что у нее чудесная улыбка и что она обворожительна и соблазнительна, даже когда не пытается пустить в ход свои чары. Бентон, впрочем, убеждать ее не пытался и не собирается – слишком опасно.
– Я слышала, вы с кем-то разговаривали. С Люси?
– Нет.
– О… – Уголки губ разочарованно опускаются, глаза зло вспыхивают. – Ладно. А кто звонил?
– Частный разговор, Генри. – Он снимает очки. – Мы говорили с вами о границах. Мы говорим об этом каждый день, верно?
– Знаю. – Она по-прежнему стоит на площадке, держась за перила. – Если не Люси, то кто? Ее тетя? Люси слишком много говорит о своей тете.
– Ее тетя не знает, что ты здесь, – терпеливо повторяет Бентон. – Об этом знают только Люси и Руди.
– Я знаю про вас. Вас и ее тетю.
– О том, что вы здесь, известно только Люси и Руди.
– Тогда это был Руди. Что ему нужно? Я всегда знала, что нравлюсь ему. – Генри улыбается, и на ее лице появляется особенное, неприятное, выражение. – Руди – красавчик. Надо было подцепить его. Я могла бы. Когда мы выезжали на «феррари». На «феррари» я могла заполучить любого. И Люси могла бы мне его не покупать – нашлись бы другие.
– Границы, Генри, – говорит Бентон, отказываясь мириться с поражением, с тем, что перед ним темное пятно и ничего больше и что пятно это только и делает, что темнеет и расширяется с того дня, как Люси доставила Генри в Аспен и вверила его заботам.
«На тебя я могу положиться, – сказала тогда Люси. – На других нет. Другие для нее опасны, другие воспользуются ситуацией и выведают у нее все обо мне и о том, чем я занимаюсь».
«Я не психиатр», – сказал Бентон.
«Ей нужен не психиатр, а судебный консультант-психолог, который поможет снять посттравматический стресс. Ты же этим занимаешься. У тебя получится. Ты можешь выяснить, что случилось. Нам обязательно нужно знать, что случилось», – говорила Люси, и она была сама не своя. Люси никогда не паникует, но тогда она паниковала. Люси убеждена, что Бентон может расколоть кого угодно. Но если даже и так, это еще не значит, что всех можно вылечить. Генри не заложница и не пленница и вольна уйти в любое время. Его очень беспокоит, что она не проявляет ни малейшего желания уходить и даже, похоже, получает удовольствие от пребывания здесь.
За те четыре дня, что они провели вместе, Бентон многое узнал о Генри Уолден. Генри – типичный случай характеропатии.2 И началось расстройство еще до попытки убийства. Если бы не фотографии с места преступления и не факт проникновения постороннего в дом Люси, Бентон, наверное, усомнился бы в том, что покушение действительно имело место, и о чем думала Люси, когда с ней знакомилась? А она и не думала, отвечает он на свой вопрос. Возможно, это самый правильный ответ.
– Люси позволяла вам пользоваться ее «феррари»?
– Только не черным.
– Значит, серебристым?
– Не серебристым. Этот цвет называется «калифорнийский голубой». А машину я брала, когда хотела. – Она смотрит на него сверху вниз с лестничной площадки, держа руку на перилах – длинные волосы в беспорядке, глаза томные от сна, – словно позирует для мужского журнала.