– Судя потому, как вы выглядите, ничего серьезного он с вами не сделал. Скорее всего он вообще ничего не сделал. Что и неудивительно, принимая во внимание, сколько он выпил. Вы сами только что подтвердили это.
– У вас с ним что-то есть? Вы из-за этого приехали? – Сьюзен смотрит на Кей с хитроватой усмешкой, и глаза у нее блестят.
– Да, у меня с ним много чего есть. Но это не то, что вы думаете. Полагаю, вам просто не понять. Вы, наверное, не знаете, что я еще и юрист? Хотите узнать, что бывает с теми, кто дает заведомо ложные показания и обвиняет человека в изнасиловании? Вы когда-нибудь бывали в суде?
– Вы просто ревнуете, я это сразу поняла. – Хозяйка усмехается.
– Думайте что хотите – дело ваше. Но подумайте и о суде, миссис Полссон. Подумайте о том, что будет с вами, когда защита уличит вас во лжи.
– Не беспокойтесь, я не собираюсь на него подавать. – Взгляд становится жестким. – Да и изнасиловать меня не так-то просто. Пусть только попробуют. Большой ребенок. Больше я о нем и сказать ничего не могу. Да, я ошиблась. Можете забирать своего Марино, мисс доктор, или как вас там.
Кофе готов. Скарпетта разливает его по чашкам и достает ложечки. Пьют стоя. Миссис Полссон вдруг начинает плакать. Она закусывает нижнюю губу, но слезы катятся и катятся.
– Я не пойду в суд. – Она качает головой.
– Я бы тоже предпочла такой вариант, – говорит Скарпетта, отпивая кофе. – Можете объяснить, зачем вы это делали?
– Чем люди занимаются вдвоем, их личное дело. – Миссис Полссон избегает смотреть на нее.
– Не личное, когда у одного остаются синяки и раны. Это уже преступление. Вам нравится жесткий секс? Это у вас в привычке?
– Вы, должно быть, пуританка. – Хозяйка опускается на стул. – Думаю, есть много такого, о чем вы даже не слышали.
– Возможно. Расскажите мне об этой игре.
– Спросите у него.
– Уже спрашивала, и он рассказал, но, может быть, есть и другие. Вы ведь давно так развлекаетесь? Начали с бывшим мужем, с Фрэнком?
– Я не обязана вам отвечать, – угрюмо говорит миссис Полссон. – С какой стати?
– Та роза, что мы нашли у Джилли. Вы сказали, что Фрэнк может что-то знать. Что вы имели в виду?
Она молчит, сжимает обеими руками чашку, и лицо у нее злое и напряженное.
– Миссис Полссон, вы думаете, Фрэнк мог сделать что-то с Джилли?
– Кто оставил розу, не знаю. – Женщина поднимает голову, но смотрит не на Скарпетту, а на стену, как и накануне, когда они разговаривали здесь же, в кухне, за этим самым столом. – Я ее не оставляла. Раньше ее не было. По крайней мере мне на глаза она не попадалась. А ящики я открывала за день до того дня. Складывала белье и одежду. Джилли была такая неряха. За ней постоянно приходилось убирать. Она бы, наверно, скорее умерла, чем прибрала за собой. – Миссис Полссон умолкает, поняв, что сказала, и снова упирается взглядом в стену.
Скарпетта ждет, последует ли продолжение. Проходит минута, и молчание начинает давить.
– Хуже всего было на кухне, – говорит наконец хозяйка. – Поест и оставит тарелки на столе. И то ей не нравится, и это. Даже мороженое могла недоесть. Вы не представляете, сколько еды приходилось выбрасывать. – На ее лице появляется тень печали. – И молоко… Никогда не допивала, и оно могло простоять полдня. – Голос ее то падает, то поднимается. – Знаете, как надоедает, когда все время за кем-то убираешь?
– Знаю. В частности поэтому я и развелась.
– И он не лучше. В общем, так и ходила за обоими по дому.
– Что, по-вашему, мог Фрэнк сделать с Джилли? Если, конечно, он что-то сделал. – Скарпетта так тщательно подбирает слова для вопроса, что на него нельзя ответить простым «да» или «нет».
Миссис Полссон не мигая смотрит в стену.
– Что-то сделал. Это трудно объяснить.
– Я имею в виду, физически.
К глазам подступают слезы, и миссис Полссон утирается рукавом.
– Когда это случилось, его здесь не было. Не было в доме. По крайней мере насколько мне известно.
– Когда что случилось?
– Когда я поехала в аптеку. Когда это все случилось. – Она снова вытирает глаза. – Когда я вернулась, окно было открыто. А когда уходила, так не было. Может, она сама его открыла. Я не говорю, что это сделал Фрэнк. Я лишь говорю, что он имеет к этому какое-то отношение. Все, к чему он приближался, рушилось и гибло. Странно, наверно, так говорить о враче. Да вы и сами знаете.
– Мне нужно идти, миссис Полссон. Знаю, разговор получился нелегкий и неприятный, у вас есть номер моего сотового. Если вспомните что-то, что покажется вам важным, звоните.
Хозяйка кивает, смотрит на стену и плачет.
– Может быть, в дом приходил кто-то, о ком нам следует знать. Я не имею в виду Фрэнка. Может быть, он кого-то приводил. Для этих Игр.
Скарпетта идет к двери. Миссис Полссон остается за столом.
– Постарайтесь вспомнить всех, кто здесь бывал. Джилли умерла не от гриппа. Мы должны выяснить, что именное ней случилось. И мы выясним. Раньше или позже. Вы бы ведь предпочли, чтобы это произошло раньше, не так ли?
Молчание.
– Звоните в любое время. Я ухожу. Если что-то понадобится, тоже звоните, у вас найдется пара больших пакетов?
– Под раковиной. Если для того, о чем я думаю, то они вам ни к чему.
Скарпетта открывает ящик под раковиной и достает четыре больших пластиковых пакета для мусора.
– Я все-таки возьму. Надеюсь, мне это не понадобится.
Она идет в спальню, забирает сложенное постельное белье, ботинки и футболку и складывает все в пакеты. В гостиной надевает пальто и выходит под дождь с четырьмя пакетами – в двух белье, в других только футболка и ботинки. Дорожка в лужах, и холодная вода просачивается в туфли, а дождь хлещет по лицу ледяными струями.
Глава 32
В баре «Другой путь» темно. Работающие здесь поначалу поглядывали на Эдгара Аллана Поуга с любопытством, потом пренебрежительно и в конце концов совсем перестали обращать на него внимание. Он подбирает стебелек мараскино и неспешно завязывает его узелком.
В «Другом пути» можно выпить «Кровавый рассвет» – фирменный коктейль из водки и чего-то еще, что растекается по дну стакана неровными оранжевыми и красными слоями. Поначалу коктейль действительно напоминает рассвет, но потом, если встряхнуть стакан, водка, что-то еще и сироп перемешиваются, и напиток становится просто мутно-оранжевым. Когда растворяется лед, остатки в стакане напоминают оранжад, который Поуг пил в детстве. Оранжад продавали в пластиковых апельсинах и пили через зеленые соломинки, как бы символизировавшие стебли. Содержимое не отличалось каким-то особенным вкусом, но пластиковые апельсины неизменно обещали нечто свежее и восхитительно-вкусное. Каждый раз, когда они приезжали в южную Флориду, Эдгар Аллан Поуг просил мать купить пластиковый фрукт, и каждый раз его ждало разочарование.
Люди во многом такие же, как эти пластиковые апельсины и их содержимое. Смотришь – одно, попробуешь – совсем другое. Поуг поднимает стакан и смотрит на мутную лужицу на донышке. Заказать еще один «Кровавый рассвет»? Прежде чем принять решение, нужно посмотреть, сколько осталось наличных, и принять во внимание собственное состояние. Он не пьяница. Ни разу в жизни не напился и никогда не позволит себе лишней унции – всегда рассчитывает возможный эффект. Потеря контроля над собой – одна из тех проблем, что беспокоят его постоянно. Другая – полнота. От алкоголя, как известно, полнеют. Мать была полной. Со временем она стала просто толстой, толстой до неприличия, а ведь когда-то ее называли симпатичной. Природу не обманешь, говаривала она. Будешь так есть, и сам увидишь.
– Я возьму еще один, – говорит Эдгар Аллан Поуг, не обращаясь ни к кому в частности и рассчитывая, что кто-нибудь услышит и отзовется.
В баре тесно – помещение заставлено деревянными столиками с черными скатертями. На столах – свечи, но он еще ни разу не видел, чтобы их зажигали. В углу – бильярдный стол, но когда Эдгар Аллан Поуг здесь, шары никто не гоняет. Скорее всего клиенты «Другого пути» не интересуются бильярдом, и обшарпанный стол с его красным сукном – свидетель прошлой жизни этого заведения. Вполне вероятно, что «Другой путь» был когда-то чем-то иным. Все было когда-то иным.