– Околеем. – Изо рта у Генри вырывается облако пара.
– Ты ведь еще не замерзла?
– Мне жарко.
– Если будем замерзать, встанем и пойдем обратно.
Генри не отвечает. Болезнь и последующие события не лучшим образом сказались на ее физической форме. В Лос-Анджелесе, где Люси увидела ее в первый раз, она выглядела прекрасно – изящная, почти миниатюрная, но сильная. В положении лежа Генри выжимала собственный вес, без посторонней помощи делала десять переворотов на турнике и пробегала милю меньше чем за семь минут. Сейчас она с трудом проходит милю пешком. Всего лишь за месяц Генри растеряла всю свою выносливость, и каждый новый день отбирает у нее все новые и новые силы, потому что она потеряла что-то еще, что-то более важное, чем физическая форма. Она потеряла цель. А может быть, думает Люси, у нее никогда и не было никакой цели, а было только тщеславие, которое быстро вспыхивает и так же быстро выгорает.
– Туда. – Люси вытягивает руку. – Я уже вижу его. Вон то громадное бревно. За ним озерцо, а еще дальше оздоровительный клуб. – Она поднимает палку. – Идеальным вариантом было бы закончить прогулку в спортзале, а потом посидеть в парилке.
– Я уже не могу дышать. Такое ощущение, будто легкие после болезни ссохлись и стали раза в два меньше.
– У тебя была пневмония, – напоминает Люси. – Хотя ты, возможно, уже не помнишь. Провести неделю на антибиотиках. Ты же еще принимала их, когда это случилось.
– Да. Когда это случилось. Это. Это. Все только вокруг этого и крутится. Мы уже разговариваем эвфемизмами. – Генри старается идти след в след, потому что вспотела и едва передвигает ноги. – Легкие горят.
– А что бы ты хотела услышать? – Люси подходит к упавшему дереву, когда-то бывшему большим и крепким, а теперь превратившемуся в развалину, напоминающую остов выброшенного на берег корабля, и сметает с него снег. – Как бы ты назвала то, что произошло?
– Не знаю, но я едва не умерла.
– Ну вот. Садись. – Люси садится и приглашающе похлопывает по очищенному от снега участку. – Как хорошо дать ногам отдохнуть. – Дыхание уходит вверх белыми хлопьями, а лицо замерзло так, что она почти не чувствует его. – Ты говоришь: «Я едва не умерла», чтобы не говорить: «Меня едва не убили»?
– Какая разница. – Генри останавливается, но садиться не спешит и сначала оглядывается – вокруг снег, молчаливые деревья и неподвижные тени. Сквозь темные замерзшие ветки видны желтоватые огоньки окон оздоровительного клуба, из труб курится дымок.
– Я бы сказала, что разница есть. – Глядя на нее, Люси замечает, как она осунулась и похудела. Замечает она и что-то еще, чего не замечала раньше. Это что-то в глазах Генри. – Первый вариант более отстраненный. В нем нет настоящих чувств.
– Давай не будем искать то, чего не существует. – Генри опускается на дерево подальше от Люси.
– Ты не искала его, а он тебя нашел. – Люси смотрит прямо перед собой.
– Ну и что. Психи не дают покоя половине Голливуда. Вот и я, можно сказать, вступила в клуб. – Генри говорит об этом с некоторой даже гордостью, словно встала в один ряд со звездами первой величины.
– Я тоже так думала до последнего времени. – Люси зачерпывает пригоршню снега и смотрит на него. – Ты дала одно интервью, в котором рассказала, что поступила ко мне на работу. Мне ты о нем не сообщила.
– Какое интервью?
– «Голливуд рипортер». Там приводятся твои слова.
– Мало ли что они написали. Такое и раньше случалось, – злится Генри. – Я ничего такого не говорила.
– Дело не в том, что ты говорила, а в том, что ты дала интервью. Думаю, с этим ты спорить не будешь. В интервью упоминается название фирмы, «Последняя инстанция». Ее существование не такой уж большой секрет, но вот тот факт, что я перенесла штаб-квартиру во Флориду, определенно секрет. В первую очередь из-за тренировочного лагеря. Теперь это в газете, а то, что попало в газету, забыть не дадут.
– Ты просто не понимаешь, какая это все чушь, – отвечает Генри, и Люси не смотрит на нее. – Никто не придает этому никакого значения. Ты бы и сама знала, если бы поработала в кинобизнесе.
– Я все понимаю. Например, то, что Эдгар Аллан Поуг каким-то образом узнал, что моя тетя работает на меня в моем новом офисе во Флориде. Отгадай, что он сделал. – Она наклоняется и зачерпывает еще пригоршню снега. – Он приехал в Голливуд. Чтобы найти меня.
– Ему нужна не ты, – говорит Генри холодным, как снег, тоном. На руке у Люси перчатка, и она не чувствует холода снега, но чувствует холодность Генри.
– Боюсь, ты ошибаешься. За «феррари» легко проследить, но определить, кто за рулем, трудно, для этого нужно подойти поближе и присмотреться. Руди прав. Поуг как-то меня нашел. Может быть, разузнал насчет лагеря, а потом проследил за «феррари» до дома. Может быть, за черным «феррари». Не знаю. – Снег просыпается между пальцев, и Люси подбирает еще. На Генри она по-прежнему не смотрит. – Так или иначе, черный «феррари» он нашел и нацарапал на нем глаз. А ведь я не разрешала тебе брать эту машину. Может быть, именно тогда он и проследил за тобой и узнал, где я живу. Не знаю. Но охотился он не за тобой.
– Ты такая эгоистка.
– Знаешь, Генри, – Люси пересыпает снег с ладони на ладонь, – перед тем, как принять тебя, мы провели очень тщательную проверку. Просмотрели все заметки и статьи, где упоминалось твое имя. К сожалению, их оказалось не так уж много. Пожалуй, тебе пора остановиться и забыть про то, что ты звезда. Перестать думать, что на тебя напали из-за того, что ты такая знаменитая. Это уже утомляет.
– Я возвращаюсь. – Генри поднимается и едва не падает. – Устала.
– Он хотел убить тебя, чтобы отомстить мне за что-то, что случилось давно, много лет назад. У таких психов собственная логика. Дело в том, что я совсем его не помню. А он скорее всего не помнит тебя. Каждый из нас становится порой всего лишь средством для достижения цели.
– Жаль, что я с тобой познакомилась. Ты испортила мне жизнь.
Слезы щиплют глаза, и Люси сидит не шевелясь, словно примерзла к дереву.
– Все равно меня всегда тянуло к мужчинам, – говорит Генри, становясь в оставленный ими же след. – Сама не знаю, что на меня нашло. Иногда что-то делаешь просто из любопытства. С тобой, конечно, можно развлечься. В том мире, откуда я пришла, такие эксперименты обычное дело. Но только никто не придает этому большого значения.
– Откуда у тебя синяки? – спрашивает Люси, глядя в спину Генри, которая успела сделать лишь несколько шагов, но уже начала задыхаться. – Я знаю, ты помнишь. Ты все помнишь.
– А, синяки… Те, которые ты сфотографировала. – Генри зло втыкает палку в снег.
– Я знаю, что ты помнишь, – повторяет Люси. В глазах дрожат слезы, но голос звучит ровно и спокойно.
– Он сел на меня. – Генри вонзает в снег вторую палку и поднимает ногу. – Этот псих с длинными курчавыми волосами. Сначала я приняла его за ту женщину, что чистит бассейн. Он уже и раньше крутился возле дома, когда я лежала. Я еще подумала, кто эта толстуха возле бассейна, а потом решила, что твоя прежняя уборщица заболела, и вместо нее прислали другую. И вот еще любопытный фактик. – Генри оборачивается, и Люси видит лицо, совсем не похожее на привычное. Сейчас оно другое. – Эта твоя гребаная соседка, алкоголичка, снимала через стекло. Она вообще фотографирует все, что у тебя происходит.
– Спасибо за информацию. Думаю, ты не сообщила об этом Бентону, хотя он и потратил столько времени, пытаясь тебе помочь? Хорошо, что предупредила насчет фотографий.
– Больше я ничего и не помню. Только то, что он сел на меня. Я не хотела рассказывать. – Генри делает еще несколько шагов, останавливается, оборачивается. Лицо у нее белое и алое. – Знаешь, стыдно было признаться. Надо же, оказалась в постели с каким-то жирным психом. Мало того, он только посидел на тебе, и ничего больше.