И все же отважный юноша приблизился к ней.
Они полюбили друг друга, но каждый раз, едва солнце склонялось над горизонтом, девушка уходила от любимого, растворялась в лучах вечернего заката.
То была Дочь Солнца.
И когда юноша попытался задержать ее, она сказала: "Если я останусь в тени ночной земли, я погибну и вся моя красота увянет, как увядают к осени прекрасные цветы тундры".
Опечаленный юноша отпустил Дочь Солнца.
Всю ночь он думал, как быть. С каждым разом ему все труднее было отпускать Дочь Солнца от себя.
Пошел юноша посоветоваться к мудрым шаманам. И сказали они: "Если хочешь сохранить жизнь и красоту Дочери Солнца, если хочешь оградить ее от стужи ночной тени, добудь росомаху и мехом ее защити красоту своей любимой".
И пошел юноша по следу росомахи… Но это уже другое повествование…
В этот вечер усталый Тутриль не записывал и не включал магнитофон. Он еще был таким, как днем во льдах, возле разводья, под огромным весенним небом, — возвратившимся к самому себе.
15
Тутрилю показалось, что он спал всего несколько минут.
Его разбудил ветер и тающий снег на лице.
Он, видимо, так и заснул, высунув лицо в чоттагин.
Токо разжигал костер.
— Запуржило, — сообщил он Тутрилю вместо приветствия. — Весенняя пурга. Не знаешь, когда кончится. Может, и через час прояснится и утихнет, а может, дней через десять. Скучно тебе в такую погоду сидеть в яранге со стариками.
— А где Айнана? — невольно вырвалось у Тутриля.
— Спит, — тихо ответил Токо. — Она еще любит поспать, молодая. Я считаю так: старость у человека начинается, когда он рано просыпается по утрам…
— Да я уже проснулась! — весело заявила Айнана, высунувшись из полога.
Сон освежил девушку, и она, несмотря на оленьи шерстинки, прилипшие к волосам, выглядела так, точно только что искупалась в студеной воде тундрового ручья.
Айнана выскользнула из полога.
Появилась Эйвээмнэу с деревянным блюдом.
Пришлось и Тутрилю выбираться из своего полога-мешка.
Он потер ладонями лицо.
— Будем умываться? — спросила его Айнана.
— А где? — беспомощно оглядевшись, спросил Тутриль.
— К сожалению, на улице, в пурге, — улыбаясь, объяснила Айнана, — а можно и в чоттагине. Я полью вам из ковшика.
Тутриль умылся, побрился механической бритвой, оказавшейся у Токо, и почувствовал себя свежим, хорошо отдохнувшим.
Ветер сотрясал ярангу, врывался вместе со снежинками в чоттагин, тревожил пламя костра, но в древнем жилище было уютно. Особенно вблизи огня, рядом с потрескивающими деревяшками.
Айнана притащила какие-то консервные банки.
— По случаю непланового выходного дня сегодня на завтрак будет мороженое, — объявила она, открывая охотничьим ножом банку со сгущенным молоком.
Молоко на морозе застыло и на вкус было похоже на сливочное мороженое.
Утреннее чаепитие продолжалось долго.
Приемник сообщил последние известия. Покрутив его, Айнана поймала музыку и, помыв посуду, вытащила свои инструменты, разложив их на том же низком столике, на котором только что пили чай.
Тутриль примостился рядом. Он с интересом разглядывал маленькие напильнички, ножички, сверла, тисочки и какие-то загнутые крючочки.
— Хороший у меня инструмент? — с гордостью спросила Айнана.
— Прекрасный, — ответил Тутриль, искренне любуясь тщательно отделанными никелированными инструментами косторезного искусства.
— А ведь это хирургические инструменты, — с улыбкой сказала Айнана.
— Хирургические? — удивился Тутриль.
— Да, — смеясь подтвердила Айнана. — Я заказала их в магаданском магазине медицинской техники.
— Остроумно! — заметил Тутриль.
— Как узнали в мастерской, снарядили в Магадан завхоза, и он накупил там всяческого оборудования на тысячу рублей… А это узнаете?
Айнана показала на стоящий в темном углу чоттагина какой-то станок.
— Что-то знакомое, но припомнить не могу, — пробормотал Тутриль.
— Это же бормашина!
От этих слов Тутриля передернуло.
Айнана вытащила два полуготовых моржовых клыка и принялась полировать их куском сукна.
— А что ты нарисуешь на этих клыках? — спросил Тутриль.
— Я еще не знаю, — неопределенно ответила Айнана. — Все жду, что дедушка расскажет. В прошлый раз я рисовала легенду о Пичвучине.
Легенда о Пичвучине… С детства знакомые образы смелых охотников, застигнутых бурей в море. Они уже отчаялись и не надеялись больше увидеть родные берега. И вдруг впереди на льду какая-то странная пещера, сшитая из меха гигантского оленя. Втащили туда охотники свою байдару и стали там пережидать бурю. Лежат они на теплом меху и радуются, что нашли такое чудное убежище. Утром видят: что-то огромное ползет вовнутрь, да не одно, а целых пять! Одно чудовище вдруг отделилось и поползло в ответвление пещеры. Схватили охотники копья. Кто-то загрохотал громом за стенами пещеры, содрогнулся воздух, и услышали люди вскрик. А чудовища тем временем проворно отползли назад. Тогда самый смелый из охотников выглянул из пещеры и увидел великана, стоящего по колено в открытом море. В одной руке он держал кита и ел его, а другую руку тщательно рассматривал — эти вползшие чудовища были пальцами руки великана! А пещера, в которой пережидали охотники бурю, оказалась рукавицей.
"Это Пичвучин!" — сказал охотник. И все обрадовались, потому что Пичвучин был добрым и великодушным существом. Обликом он был в точности как человек, только все у него было очень большое. На утреннюю трапезу ему было как раз двух китов достаточно. Ложась спать, он отламывал вершину ближайшей горы и клал под голову вместо подушки.
Пичвучин догадался, что в рукавице люди. Он осторожно вытащил оттуда байдару и посадил в нее людей. Когда он заглянул в рукавицу своим огромным глазом, сияние было такое, что все зажмурились. Посадив людей, он легонько дунул, и поднятый парус наполнился попутным свежим ветром, который ходко гнал байдару до самого родного берега…
Такова была одна из самых распространенных легенд о Пичвучине.
— Об охотниках и Пичвучине? — спросил Тутриль.
— Нет, сначала о рождении Пичвучина, — ответила Айнана. — Ведь Пичвучин родился обыкновенным человеком, а потом стал великаном…
— Все люди рождаются обыкновенными, — заметил Токо. — Только потом человека отделяют именем от других, обозначают его.
— Но как пришло в голову моему отцу назвать меня Тутрилем? — спросил Тутриль. — Не слишком ли красиво?
— Имя дает не обязательно отец, — заметил Токо. — Имя может дать близкий друг семьи. Иногда он один сохраняет спокойствие и ясную голову в радостной и бестолковой суматохе появления нового человека… Тот день был хороший, — продолжал Токо, — добычливый.
— И я помню, — вступила в разговор Эйвээмнэу. — Охотники с утра ушли на припай бить весеннюю нерпу, и Кымынэ очень беспокоилась, потому что поднимался южный ветер. Боялись, что оторвет припай, унесет охотников.
— Вы это так хорошо помните? — с удивлением спросил Тутриль.
— Рождение человека не такое событие, чтобы его забыть, — сказала Эйвээмнэу.
— Мы тогда еще не старые были, — рассказывала Эйвээмнэу. — В ликбезе учились у нашего Роптына, который нынче Совет возглавляет… А Кымынэ рожала тебя с помощью доктора. Девушка была молоденькая, Вера Семенова. Как услышали в селении, что Кымынэ будет по-новому рожать, так повалили в ярангу любопытные. Пришлось их отгонять… Комсомольцы мы тогда были…
— Бабушка, неужели ты вправду была комсомолкой? — с улыбкой спросила Айнана.
— А почему ты смеешься? — недовольно ответила Эйвээмнэу. — Ты вспомнишь свой смех, когда тоже будешь бабушкой и станешь внукам рассказывать, какой была.