— Правильно, — мы садимся на разные диваны напротив друг друга, словно чужие. Я помню, как мы занимались любовью на одном из них, когда их нам привезли. Эрик шутил, что мы должны дать им имена, и удивился, когда я охотно согласилась. Я обнажилась первой, наслаждаясь огнем желания в его глазах. — Как поживаешь?
— Хорошо, — и как истый джентльмен он спрашивает: — А ты?
— Тоже хорошо, — я говорю неправду. Мне интересно, что бы он сказал, если б узнал, что я сплю не больше двух часов каждую ночь, потому что кровать кажется мне пустой. Если бы он узнал, что я каждый день думаю о том, каково это — иметь ребенка, быть матерью? Дать ему то, чего ему так хотелось, сделать шаг, которого я так боюсь? — я указываю на несколько коробок в прихожей: — Я упаковала все свои вещи. Все, что мы купили после свадьбы, оставила тебе.
— Где ты собираешься жить?
— Я сняла квартиру в городе, — смотреть ему в глаза я избегаю. — Пока не найду что-нибудь постоянное.
— Хорошо.
Мы оба умолкаем. Мне хочется протянуть руку, коснуться его так, как касалась раньше. Я никогда не думала, что мое решение не иметь детей приведет к такому финалу. Но я сделала это только для того, чтобы он никогда не узнал правду. Эту тайну надо было сохранить навсегда, как и все остальные. Голос в душе, который в последние месяцы становится все громче, насмехается над моей наивностью. Он шепчет мне: «Никакую тайну нельзя сохранить навсегда. Ни одну».
— Как работа? — внезапно спрашиваю я, пытаясь заглушить этот шепот.
Эрик горько усмехается, он устал от этой игры.
— Тебя это действительно интересует?
— Интересует, — говорю я, удивленная тем, что он может думать иначе. — Я знаю, как много твоя карьера значит для тебя.
— Наш с тобой ребенок тоже для меня много значил, — парирует Эрик с болью в голосе. — Но это, по-видимому, не имело значения для тебя, — он встает, решив покончить с этим фарсом. — Зачем ты хотела встретиться?
— Чтобы попрощаться, — слова звучат у меня в ушах так, будто их произносит кто-то другой. — Чтобы отдать тебе ключи от дома. Чтобы сказать, что мне очень жаль, — я отворачиваюсь от него и смотрю в окно. Проглотив комок в горле, я стараюсь найти слова. — Я никогда не хотела, чтобы такое случилось с нами, чтобы нам пришлось прощаться, — сжав руки, я признаюсь ему: — Я бы все сделала, чтобы не причинить тебе боль. Я люблю тебя, — у меня нет причин таиться от него, и я говорю ему открыто то, что не смею сказать себе самой: — Я все еще люблю тебя.
— Тогда почему?.. — спрашивает Эрик. Вопрос вырывается у него прямо из сердца. Вся его настороженность исчезает. Он подходит и берет меня за плечи. — Ведь у нас все было. Ты была моей любовью, моей жизнью.
— Я не знаю, — шепчу я. Его прикосновение вызывает у меня воспоминание о другом случае — другом месте, другом человеке.
«Ты моя жизнь», — шепчет мне голос в темноте. Она спала. Она была уверена, что она все это вообразила себе, пока не почувствовала сквозь тонкую ткань ночной рубашки руку на своем плече.
Испуганно вскрикнув, я вырываюсь из рук Эрика и обхватываю свое похудевшее тело. Больше я не получаю удовольствия от еды, есть трижды в день кажется мне непосильной задачей. Мое тело расплачивается за это и начинает увядать. Вещи висят на мне, пояс болтается.
Она неохотно просыпается, уверенная в том, что это Соня снова забирается к ней в постель. Пятнадцатилетняя Триша не особенно ей рада. Это ночь после свадьбы Марин, и Триша чувствует себя более взрослой, более зрелой, чем раньше. Слишком взрослой, чтобы спать в одной постели с младшей сестренкой.
«Ты единственная, кого я люблю», — шепчет голос, и чья-то рука скользит по ее плечу.
— Все кончено, — говорю я стараясь одновременно оттолкнуть от себя и Эрика, и воспоминание. Я трясу головой, желая отделаться от видения. Но оно не отпускает меня, не дает передышки. — Это больше не имеет значения.
— Что «это»? — Эрик явно сердится, потому что не понимает.
Она бредет по темному коридору. Никто не отзывается на ее тихие, отчаянные стоны. Они наполнены ужасом и болью. Она бьет кулаками о стену, пока не разбивает их в кровь. Она дотрагивается то до одной двери, то до другой, не понимая, где находится. Все знакомое стало чужим, сам дом стал ей чужим. Одна дверь оказывается незапертой, она рывком открывает ее и обнаруживает чулан для белья. Она оставляет дверь открытой и ищет следующую, потом следующую, пока не попадает в темную спальню. Она падает на пол, измученная поисками пристанища. Закрыв лицо руками, она плачет. Рыдания эхом отдаются у нее в голове.