— Где угодно, — Соня перебирает пальцами покрывало на постели, избегая смотреть на меня. Есть что-то, чего она не рассказывает мне.
— А ты боишься? — я думаю о ее путешествиях, и до моего сознания доходит, что сестра говорит, исходя из собственного опыта. Она нашла свет в единственном месте, которое ей известно, — так далеко от нас, как только возможно. Она больше доверяет миру, когда смотрит на него через объектив фотокамеры, а не собственными незащищенными глазами.
— Каждую минуту своей жизни, — признается Соня. Она отворачивается от меня, давая понять, что разговор окончен. — Что ты собираешься делать? — повторяет она.
— Я не знаю, — отвечаю я. — Действительно, понятия не имею.
Когда я не сплю, то пропадаю в саду. У мамы позади дома растет множество цветов, и каждую неделю садовник приходит ухаживать за ними. Несколько недель тому назад там цвели тюльпаны, а теперь среди фруктовых деревьев и зеленой листвы распустились первые розы. Сбоку журчит маленький водопад — мама позволила себе устроить его, когда папа впал в кому. Вода падает на камни, ее шум заглушает мои мысли. Я сижу, любуясь красотой, доступной каждому, кто пожелает ею наслаждаться.
Все веточки розового куста переплетаются друг с другом, образуя великолепный орнамент. Как часто бывает в жизни, где изысканность, там и шипы. Вы уколетесь, если неосторожно дотронетесь до этой красоты. Люди часто ошибаются, когда, не видя картины в целом, думают, что могущество розы заключено только в ее цветке. Но шипы существуют для того, чтобы защищать розу.
Когда-то я тоже срезала колючки со стеблей, прежде чем составить букет. Теперь я вижу, что каждый цветок, чтобы цвести, нуждается и в добре, и в зле. Он должен быть сильным, стоять, подняв головку к солнцу, впитывая его лучи, которые понадобятся цветку, чтобы выжить, когда сгустится тьма.
Мне нравится оформлять интерьеры. Прежде всего нужно побольше узнать о людях, для которых работаешь, понять их до того, как создашь для них дом или офис. Потребности каждого человека уникальны, представление одного клиента о прекрасном для другого — просто катастрофа. Я привыкла подолгу выслушивать клиентов, вникать в их идеи о том, как должно выглядеть их обиталище. Дома, уединившись, я рассматривала различные цветовые схемы, подбирала один оттенок к другому, стараясь не выходить слишком далеко за оговоренные рамки.
Самым большим удовольствием был поход в магазин, когда требовалось соединить все детали мозаики. В одном месте я покупала современную картину, в другом — антикварную лампу, а потом связывала их между собой с помощью различных цветов и предметов. И всякий раз это безошибочно срабатывало. Мои клиенты поражались и говорили, что сами никогда не смогли бы этого сделать. Я всегда отвечала одинаково:
— Трудно поверить во что-то, пока сам не попробуешь.
Теперь я сама — пустой дом, и я пытаюсь собрать вместе все детали мозаики — воспоминания и опыт моей жизни, — чтобы воссоздать себя заново. Как можно соединить трагедию с радостью, разбитое сердце с безмятежностью? Кто я такая, если не могу вспомнить ночь, определившую мою жизнь? Что можно сказать о человеке, если черты его лица размыты, еще неразличимы? Может быть, если одна дверь заперта, другая по-настоящему не откроется? А может быть, это знак, что ты закрыт навсегда.
Я протягиваю руку и укалываю палец о шип. Я смотрю, как течет кровь — сначала медленно, но с каждой каплей все быстрее. Положив голову на колени, я обхватываю их и сижу так, слушая шум воды — единственный звук, имеющий смысл.
Соня
Мы с мамой не говорим о признании Триши. Мысль, что мама знала о преступлении отца и не сказала нам, доводит меня до исступления. Я не могу этого понять, но боюсь, что, если я потребую объяснений, мне их будет мало и в конце концов я возненавижу ее.
Триша по-прежнему живет с нами. Мы с ней спим в одной постели, как будто снова стали детьми. Она редко покидает спальню, предпочитая реальности безопасную нору из простыней и подушек. Мама приносит еду к ней в комнату и ставит ее на стол рядом с кроватью. Это единственный знакомый маме способ утешить кого-то — накормить повкуснее.
Мы с мамой говорим в основном о благополучии Триши. Она спрашивает меня, как Триша спала ночью, я спрашиваю у нее, как у Триши прошел день. Мы играем в эту игру целую неделю, не задавая друг другу никаких иных вопросов. Я знаю, когда Триша принимает душ, — тогда в ванной висит аккуратно расправленное влажное полотенце. Когда я заглядываю в спальню посмотреть, не проснулась ли моя сестра, она всегда лежит, свернувшись под простыней. Я пытаюсь поговорить с ней, но обычно она мотает головой. Не сейчас, хочет она сказать. Не сейчас.