В юности Марин была свидетельницей событий, которые переносили из детства к зрелости ее друзей. Она завидовала уверенности, с которой они переступали порог, разделяющий эти два состояния. Инстинктивно она чувствовала, что единственное, что освободит ее от отцовских цепей, — замужество. Ничто другое не могло заставить его считать ее самостоятельным человеком и позволить ей быть такой, какая она есть. Дочь принадлежала ему, пока не настанет брачная ночь и она не станет собственностью мужа. Только тогда он даст ей свободу, но к моменту ее свадьбы было уже поздно. Она была его созданием, и ничто в мире не могло освободить ее от него.
Но своей дочери Марин дала то, чего у нее самой не было, — праздник, отмечающий дату наступления ее зрелости. В эти несколько часов, полных радости и веселья, все шло хорошо, и Джия вступила в новый период своей жизни.
Она появляется на празднике в брючках-капри и футболке. Марин совсем не нравится этот наряд, но ее радует, что дочь вообще вышла к людям. Оркестр играет, гости общаются. Марин старается поговорить с каждым, но при этом издалека наблюдает за Джией. Она выглядит хорошо, даже болтает с некоторыми из школьных друзей. Наверное, они спрашивают ее, что происходит и скоро ли она вернется в школу.
Часы проходят в разговорах. Праздник удался, как и надеялась Марин. Она видит, что Джия радуется присутствию друзей. Для этого Марин и потратила столько сил на организацию праздника. Наконец приносят торт, и Джия задувает шестнадцать свечек на нем.
— Загадай желание, бети, — говорит ей Марин. Джия закрывает глаза и делает то, что сказала ей мать. Марин хочется знать, что же загадала дочь.
Наступает вечер, и налетают комары. Гости начинают расходиться, все они благодарят Раджа и Марин за прекрасный вечер. Рани и Соня остаются и помогают убирать со столов. Остается только горстка гостей, с которыми прощается Марин. И вдруг наступает всеобщая тишина.
— Не устраивай сцен, Марин, — предупреждает Радж, подходя к ней.
— О чем ты говоришь? — спрашивает она, не понимая, в чем дело. Только когда к ним подходят Соня и Рани, Марин осознает, что происходит.
— Я так понимаю, что это Адам? — тихо уточняет Соня, указывая на парня, которого обнимает Джия.
— Какого черта он здесь делает? — не обращая внимания на Раджа, Марин направляется к дочери. Муж идет за ней по пятам. Подойдя к парочке, Марин оттаскивает Джию в сторону. — Какая же ты хладнокровная скотина! — выпаливает она. — Судебное предписание запрещает тебе приближаться к Джии, — она крепко держит дочь за руку. — Жду не дождусь, когда тебя упекут за решетку.
— Это я пригласила его, — говорит Джия, освобождаясь от хватки Марин. Она становится между матерью и Адамом, как крепостная стена. — Это мой праздник. Я могу позвать кого захочу.
— Позвони в полицию, — приказывает Марин Раджу, не отрывая взгляда от дочери. — Джия, ты не знаешь, что ты делаешь.
— Я пришел, чтобы просто пожелать Джии счастливого дня рождения, — говорит Адам, подняв руки вверх, словно сдаваясь в плен. — Я не хотел никого побеспокоить.
— Я не желаю тебя слушать! — рявкает Марин на Адама. Она видит, что Радж не собирается никуда звонить, и поворачивается к Соне: — У тебя есть телефон?
— Марин, — произносит Соня предупреждающим тоном, — не надо.
Это не тот ответ, которого ожидала сестра. Кто-то ведь должен быть на ее стороне. Чувствуя, что власть ускользает от нее, она с отчаянием в голосе просит:
— Соня, дай мне твой телефон, пожалуйста.
Марин окружают воспоминания. Все остальное исчезает. Она вспоминает, как отец запер ее в чулан за пятерку с минусом, она вспоминает непрекращающиеся побои, свои безответные мольбы. Ее ладони становятся влажными, а сердце начинает колотиться в груди — верные признаки приступа паники. Язык во рту распухает, и она не в состоянии вымолвить ни слова. Ей не к кому обратиться, никто не хочет поддержать ее в борьбе, которую она проигрывает. Она ждет. Неужели она совсем одна? И тут Соня кладет ей на ладонь свой телефон и кивает, показывая измученной Марин, что она на ее стороне.
— Послушайте, я ухожу, — бормочет Адам, отступая назад. — Я же не причинил никакого вреда.
— Не уходи, — молит его Джия. — Она поворачивается к Марин: — Мамочка, пожалуйста, пойми.
— Что я должна понять, Джия? — спрашивает Марин, обретя дар речи. — Твое поведение саморазрушительно. Я не могу допустить этого.