Пораженная дочь умолкает и со слезами смотрит, как Адама выводят.
— Нужно, чтобы ты поехала с нами, — мягко говорит Дебора, нарушая воцарившуюся тишину. — Твоя мама отвезет нас.
— Куда я должна поехать? — во взгляде Джии боль и страх.
— В больницу. Нужно зафиксировать появление новых синяков на твоем теле.
Соня
Когда я была подростком, мы с семьей однажды побывали в центре отдыха Уолта Диснея во Флориде. Оттуда мы поехали через Алабаму, Миссисипи и Луизиану в Техас, а потом вернулись в Калифорнию на самолете. Папе нравилось водить машину, и он говорил, что бесплатные дороги на юге не похожи ни на какие другие. По пути мы встречали множество людей — в ресторанах, в отелях. Большинство людей носили на шеях крестики, а церкви были разбросаны по всему пути. «Иисус спасет тебя» — такие надписи, грубо намалеванные красной краской, красовались на остановках. На бензоколонке одна женщина раздавала Библии. От скуки я взяла книгу. Женщина сказала мне: если я приму Иисуса Христа как своего Спасителя, то буду спасена от ада и, что еще лучше, смогу спасти тех, кого я люблю.
— А если не приму? — с любопытством спросила я.
Мама молилась каждое утро, а мы стояли вокруг нее, пока она молила о нашем благополучии и нашей безопасности. Мы посещали храм по определенным религиозным праздникам и важным датам, но в других отношениях религия не играла в нашей жизни существенной роли. Возможно, маме трудно было верить в богов, которые обрекли нас на такую участь.
— Тогда все вы вечно будете гореть в аду, — ответила женщина с необычайной серьезностью.
На обратном пути я вслух поинтересовалась, существует ли ад.
— Нет, — сказал папа с полной уверенностью, — никакого ада не существует.
В дороге у меня было время поразмыслить, и, вспомнив, как быстро он ответил, я сделала вывод: отец не осмеливается верить в существование преисподней, иначе ему пришлось бы признать, что она предназначена для него. Но если я не приму христианского Спасителя, вдруг и я отправлюсь туда же? Я знала ответ раньше, чем он пришел ко мне: если мое пребывание в аду будет означать, что душу моего отца вечно станет пожирать огонь, это, без сомнения, стоит того, чтобы гореть там тоже.
Именно Дэвид сообщил мне новости по пейджеру. На работе я носила с собой маленький пейджер — на случай необходимости. Это обычный атрибут всех сотрудников больницы. Когда мне его выдали, я едва не рассмеялась. Можно подумать, что возникнет срочная необходимость что-то сфотографировать.
Но через несколько недель я, к своему удивлению, стала получать вызовы от медсестер. Маленькие пациенты звали меня, они хотели фотографировать, это доставляло им огромное удовольствие. Хотя по расписанию я должна была уходить из больницы в четыре часа, я часто оставалась после ужина, чтобы обслужить всех своих новых «клиентов».
Когда пришло сообщение от Дэвида, я подумала, что он хочет, чтобы я поработала с очередным пациентом. Кажется, он считает, что нужды детей важнее, чем нужды его взрослых пациентов, поэтому редко звонит мне. Но каждый раз, видя его имя на маленьком экране, я ощущаю внутреннюю дрожь. Я всегда стараюсь подавить это ощущение, чтобы наши отношения оставались чисто профессиональными. Сама я звоню ему с медсестринских постов.
— Вы поймали меня в последнюю минуту, — шутливо говорю я Дэвиду. — Я собиралась сегодня улизнуть пораньше.
Теперь мы встречаемся с ним два-три раза в неделю, обычно по вечерам. После ужина мало кто из врачей и персонала остается в больнице, и мы идем куда-нибудь перекусить. В кафетерий, например, а если он уже закрыт, мы едим то, что продают в автоматах. Мы ведем легкую беседу, не касаясь серьезных тем. Дэвид никогда не давит на меня и не пытается выспросить больше того, что я сама говорю ему. Что же, до тех пор, пока он не переступит грани дозволенного, наши импровизированные встречи будут продолжаться.
— В это сложно поверить, — голос Дэвида звучит необычно напряженно. — Вы заняты?
— А в чем дело? — у меня перехватывает дыхание. Прошло два дня после моего последнего визита к отцу. Когда у меня случаются перерывы между пациентами, я умоляю себя не ходить в его палату; но слова не помогают. Если я даже ненадолго заглядываю к нему, меня успокаивает вид его лежащего тела — почти мертвого. — Это касается папы?
Если он очнулся, я уеду сегодня же. Я не увижусь с ним. Я зайду к Трише попрощаться. Она поймет. Ей придется понять. Я уже разработала план побега. Мысли вертятся у меня в голове, и я едва слышу Дэвида.