— Нет! Он был милым. Он клал записочки в мой шкафчик, он писал, какая я красивая, — при этом воспоминании лицо Джии становится почти счастливым. — Он такой яркий, мумджи. И он всем нравится. Все девочки хотели с ним встречаться, а он выбрал меня, — Джия крепко сжимает руку Рани. — Ему было не важно, умная я или нет, он любил меня.
Новорожденная Марин плакала, если ей что-то требовалось, как и все малыши. Если она хотела есть или пачкала пеленки, то сначала хныкала, а если Рани отзывалась не сразу, орала во весь голос. Став постарше, она пару раз пробовала добиться того, чего ей хотелось, слезами. Так продолжалось до тех пор, пока Брент не начал бить ее. После этого Рани не видела у нее ни одной слезинки.
— Но зачем же он бил тебя? — спрашивает Рани.
Джия тут же отпускает ее руку.
— Он в школе новенький. Его родители требуют от него очень многого. Он не хотел сделать мне больно. Он любит меня, — Джия умолкает, прежде чем нанести удар, которого Рани не ждет. — А почему ты спрашиваешь? Ведь дада тоже бил маму, правда?
Рани не отвечает. Она смотрит на свою внучку, недоумевая, как и когда та узнала правду. Она пытается спросить, но слова застревают у нее в горле. Она не может произнести ни звука. Она гладит Джию по спине, словно капризного ребенка, и тихо выходит из комнаты. Она медленно спускается по лестнице, каждый ее шаг — шаг в преисподнюю. Она крепко вцепляется рукой в перила, иначе от страха может поскользнуться и скатиться вниз.
Рани останавливается на нижней ступеньке, шевеля губами, когда из своего кабинета появляется Марин.
— Мамми! — она кидается к матери. — Боже, ты совсем побелела! Что случилось?
— Она знает, — шепчет Рани, не смея взглянуть на дочь, — она знает.
Марин не нужны никакие объяснения. Каждая из них бережет тайну, которую они хранили так долго, словно какое-то сокровище.
— Нет. Этого не может быть, — даже сейчас она понижает голос, боясь, что Радж может услышать ее. — Этого не может быть.
— Она сама сказала мне, — Рани кажется, что ступенька под ней проваливается, и у нее подгибаются колени. Она тянется к мангалсутре, висевшей на шее, забыв, что сняла ее. — Джия сказала, что это не так уж страшно, ведь и твой отец бил тебя.
— Нет! — от Марин исходят волны гнева, которые заполняют пространство между ними. — Тебе лучше уйти, — Марин оглядывается, вид у нее отчаянный. Она подходит к двери и открывает ее: — Уходи!
— Джия — моя внучка, — Рани не двигается с места. Она видит, что за гневом дочери кроется страх, что ею управляет страдание. — Я не уйду.
— Это ты ей рассказала.
Рани отшатывается, будто Марин дала ей пощечину.
— Что ты! Никогда! Зачем мне это?
— Чтобы причинить мне боль, — эти слова звучат как приговор, который Марин вынашивала долгие годы. — Ничем другим это не объяснишь.
— Ты же моя дочь! — Рани выплачется позже, в своей комнате, без свидетелей. — Я скорее причиню боль себе, чем тебе.
— Может быть, я и поверила бы тебе, если бы ты хоть раз остановила его. Если бы ты хоть раз вмешалась, — Марин встречается с Рани взглядом, давая понять, что разговор окончен. — Но тебе не было до меня дела. А вот я, представь себе, беспокоюсь о своей дочери.
Рани кивает, не пытаясь спорить:
— Если я тебе понадоблюсь, я рядом.
И, не говоря ни слова больше, уходит.
Рани часами сидит в темноте, уставясь на лежащие перед ней фотографии. Она с трудом различает лица на снимках, но это не имеет значения. Она помнила их все эти долгие годы. Среди них есть одна-две фотографии ее родителей, которых она практически не видела со дня своей свадьбы. Они никогда не приезжали повидаться с ней в ее новый дом. У них было много детей, и они радовались, что избавились от лишнего рта. Рани приезжала домой всего трижды. Два раза — чтобы показать новорожденных Марин и Тришу, а в третий раз — чтобы попрощаться перед отъездом в Америку. Именно тогда, перед тем как Рани собиралась уходить, мать вынула новое сари, дорогое по тем временам. Оно было когда-то подарено ей родителями на свадьбу, и она отдала его Рани.
— Чтобы ты меня помнила.
— Мы еще увидимся, — убежденно сказала Рани. — Америка не так уж и далека.
Но мать уже не слушала, ее вниманием завладел кто-то из детей. Через год после приезда в Америку Рани получила известие, что мать умерла, а отец женился на вдове из соседней деревни. Рани вынула сари из гардероба и запихнула его в комод, чтобы не думать о матери, которую едва знала.