– Мы к тому разговору еще вернемся. Ты пока сам подумай. И я подумаю… И с христианством я сразу, резко расстаться не могу. Это моя защита перед королем Карлом, и защита княжества со стороны самого Карла. Причина нужно. Когда что-то решу, я спешно сообщу тебе. Гонцом…
– Договорились. А я пока подготовлю Велибору. Чтобы мыслью уже свыкалась.
На том и расстались. Колонна отправилась в долгий путь. Но мысль эта Гостомысла не оставляла. Он знал, что ему предстоит стать не только князем племени словен, но и главой своего дома. И, как глава этого дома, как старший в роде, он обязан был заботиться обо всех своих родственниках. В том числе, и о вдове брата и его сыне Вадиме.
Найти нужный дом с подсказки сотника стражи ворот оказалось не сложно.
Велибора, как понял Гостомысл, устроилась весьма даже неплохо. Добрые люди, приютившие ее, по сути дела, добровольно пошли к ней в услужение, и во всем старались Велиборе угодить. Во-первых, просто по своему характеру, во-вторых, из уважения к погибшему княжичу Вадимиру, которого в городе всегда любили за приветливость и добрый нрав, в-третьих, из уважения к женщине, которая только недавно, в этом самом, как говорили, доме, произвела на свет сына. К молодым матерям и детям у словен всегда было особо бережное отношение и заботливость. Но хозяевам дома Гостомысл откровенно не завидовал, поскольку хорошо знал властолюбивый и требовательный характер Велиборы. И предполагал, что она уже успела его проявить. Это было бы вполне в духе княжны. По крайней мере, еще в сенях Гостомысл увидел, как топает ногами на дворовых людей чужого дома рабыня Велиборы старая труболетка[25] Бисения. Но, увидев Гостомысла, оставила дворовых людей в покое, всплеснула в испуге руками, и побежала внутрь дома, докладывать своей хозяйке о госте.
Хозяева дома были немолодыми людьми, тем не менее, как и другие жители Людинова конца, помогали погорельцам побыстрее построить хотя бы временное жилье. И в доме в отсутствие хозяев Велибора со своей рабыней чувствовали себя полноценными хозяевами. Впрочем, княжича Гостомысла это не удивило. Его больше удивило то, что Велибора не желает, как другие, отправляться на общественные работы, ссылаясь на то, что не может надолго оставить малого сына одного. С одной стороны, это была уважительная причина. Но ведь с княжной находилась ее рабыня, на которую ребенка можно было бы и оставлять. Однако сам Гостомысл не намеревался учить Велибору правильному поведению, хотя его жена и дети от первой жены физической работы не чурались. Он даже совет давать ей не хотел. И вообще Гостомысл рад был, что князь Годослав не воспротивился его предложению, хотя еще и не дал своего окончательного согласия, потому что терпеть в своем доме Велибору даже для такого мягкого и доброго человека, как княжич Гостомысл, было трудно. И он надеялся вскоре от нее избавиться хотя бы таким способом.
Гостомысл поднялся по той же лестнице, по которой только что поднялась Бисения, открыл дверь, и оказался в большой горнице, из которой три двери вели в какие-то другие покои. Не зная, куда пройти, и дожидаясь дворовых людей, которых присутствие княжича сильно смутило, и потому они медленно поднимались по лестнице, Гостомысл остановился у низенького окна, подернутого замысловатым морозным узором, и почти не допускающего возможности посмотреть во двор, где княжич передал дворовому человеку повод своего коня. Но княжна Велибора появилась из средней двери раньше, чем поднялись по лестнице дворовые люди.
Она, вопреки ожиданиям Гостомысла, не выглядела убитой горем вдовой.
– Здравствуй будь, брат, – сказала без приветливости в голосе то, что должна была сказать. – Как твое здоровье? А то мы все сильно за тебя беспокоились. Но моя Бисения бросала птичьи кости, и они сообщили ей о твоем добром здравии, и скором возвращении.
– Здравствуй будь и ты, сестра, – с легким поклоном ответил Гостомысл негромким своим голосом, не просто потому что за дверью слева раздался плач ребенка, а потому что привык говорить так. Может быть, даже подспудно, в противовес своему отцу, но подражая матери, которая тихим спокойствием самое яростное возбуждение Буривоя обуздывала. – Если твоя труболетка уже сказала тебе о моем здравии, зачем тогда спрашиваешь… Но я все равно отвечу, что вернулся здоровее, чем уезжал в дальний край. Меня чувство ответственности делает сильнее, и не позволяет поддаваться слабости. Я сейчас один остался, и город в таком тяжелом положении, что даже женщины с малолетними детьми ходят на строительство… – он не удержался, и высказал свой справедливый упрек. Но Велибора не пожелала принять его в свой адрес. Она считала себя выше городских бед.