Все прошло, как и предполагали. Конь, «ослепнув» под шкурой, накрывшей ему голову, попытался на дыбы подняться, чуть сани не опрокинул, но его уже ухватили за повод, и заставили встать. Хорошо, что бежал он не сильно быстро. Удалось без труда остановить. Вторая шкура ведмедя должна была возницу накрыть, но когда конь останавливался, возницу сильно шатнуло вперед, и шкура над его головой дальше пролетела. Но вот кулак пролетел не далеко, и угодил в голову точно. Возница с облучка свалился в снег. Нападавшие знали, что в возке нет никого, а боярин сам не место возницы уселся. На него навалилось сразу трое, ткнули носом в снег, и руки за спину скрутили. А потом начался правеж[36], на котором боярин все рассказал…
– А сам боярин, стало быть, дома сидит? Или спать спокойно лег? – выслушав посланных на лед людей, спросил Гостомысл, рассматривая горку золотых монет, высыпанных на столешницу из кожаного мешочка.
– Едва ли он уснет теперь скоро, – предположил сотник Русалко. – И опасаться будет за то, что поведал «князю Буривою», и из-за денег расстроится. Он своей жадностью давно славится. Да и гонца зачем-то в Перынь послал…
– А ну, Русалко, возьми людей, и приведи этого боярина Самоху сюда, к нам. Мы с княжичем поговорим с ним глаза в глаза, – распорядился Бравлин, вытащил из-за голенища витую плетку-трехвостку, и постукивая ею по ладони, словно Самохе угрожая еще до того, как боярина привели. Гостомысл видел такие плетки у конников франков, но ни разу не видел, чтобы Бравлин подгонял коня плеткой. У Славян было не принято плеткой пользоваться.
– Подожди, не торопись, – не согласился Гостомысл, о чем-то напряженно думая, и брови при этом хмуря. – Русалко, возьми людей, и ждите приказания в нижних сенях. Мы пока с князем Бравлином обдумаем ситуацию.
Бравлин брови поднял, не понимая, что здесь следует обдумывать, когда необходимо быстро действовать. Но вслух возражать не стал.
Русалко вышел, и вывел всех семерых воев. Когда их шаги стихли внизу, на лестнице, Годослав поднялся, и прошелся к печи, потрогал рукой горячие изразцы с каким-то сложным орнаментом, потом на свое место на скамье сел. На Бравлина почему-то не смотрел. Тем не менее, спросил именно его:
– Что скажешь, княже? Как мы себя в таком положении вести должны?
– Просто. На дыбу предателя, и пусть все нам самим расскажет.
– А что нам это даст? Он нового, кроме того, что «моему отцу» рассказал, ничего не скажет, даже если мы под ним костер разведем. Он уже все сказал, хотя и не знает, кому говорил.
– Но меры какие-то принимать следует? Не войной же на Русу идти…
– А следует ли их принимать открыто? – спросил Гостомысл, в отличии от своего отца, всегда продумывающий свои шаги и действия.
– Не понимаю я тебя, княжич, – откровенно покачал головой князь Бравлин.
– Ты понимашь княже, чего они хотят добиться?
– Русы?
– Посадник русов. Но, как я думаю, инициатива идет от князя Здравеня. Он сам уже начал подливать масло в огонь, хотя огня-то я лично пока и не увидел. Он тоже, мне кажется, увидеть огня не сумел, но увидеть желал. Это я по его поведению при встрече понял.
– Да, я тоже заметил. Пусть так. Пусть это будут Здравень вместе с посадником и с кучей посадских советников Русы. Я отчетливо вижу, что они пытаются стравить не только нас с тобой, но и вообще словен и вагров. Надеются на то, что мы друг друга если не истребим, то хотя бы значительно ослабим, и тогда Здравеню будет проще. Он выступит третейским судом – это такое понятие из римского права, и покажет себя спасителем Славена. То есть, он тогда сможет объединить два княжества в одно, большое и сильное, с двумя мощными городами по двум сторонам Ильмень-моря. Планы далеко идущие. Но для начала варягам нужна маленькая война внутри самого Славена. И русы, как я понимаю, доверили стать главным в этом деле боярину Самохе. Любит, похоже, Здравень чужими руками работать. Он в этом не одинок. Много таких мужей история знала. И я считаю, что следует сразу же и жестко поставить всех его приспешников на место. Иначе потом уже может оказаться, что время мы упустили.
– Мы уже упустили время, княже, – Годослав голову не опустил, а, наоборот, поднял, и посмотрел Бравлину в глаза.
– Объясни, чего ты опасаешься. Я не понимаю.
– Ты был хорошим князем для своего народа. Ты о своем народе заботился, и твой народ тебя любит. Я это одобряю, и могу только мечтать о такой поддержке своего народа.
– Ты считаешь, что твой народ не любит тебя?
– Я сомневаюсь в этом. Но я не был еще никогда князем своего народа. Народ может любить меня, как княжича, сравнивая с моим отцом, которого народ не любил, и только боялся. Батюшка Буривой жертвовал городом, забирал его богатство, и все тратил на Бьярмию, которую в итоге Войномир у него отбил. Чего ждать от сына неистового Буривоя, словене не знают, хотя считают меня иным человеком, нежели был мой батюшка. Тем не менее, значительная часть моего народа мне не доверяет. И, если посадский совет не решится вручить мне символы власти, будет назначено вече, которое и должно будет назвать имя нового князя. А, согласно нашему закону, посадский совет не имеет права самостоятельно решать, кому быть князем. Меня мог бы оставить за себя умирающий отец. Это было бы законно. Но не посадский совет. Потому, думаю, волхв Вандал, когда я заезжал к нему по дороге из крепости Карела, и требовал, чтобы я торопился. Вандал – видящий человек. Ему открыто многое в прошлом и в будущем. Но я все равно не успел. И какая теперь у нас складывается картина?
36
Изначально слово «правеж» восходило к понятию «приведения к правде», то есть, к допросу, и только позже обрело облик наказания, которое должно исправить, но не убить. Этим правеж отличался от казни.