Тянитолкай неожиданно вынул руки из карманов и без предупреждения отвесил Вовчику звонкую затрещину, от которой тот выпустил Глебову куртку, отлетел на два шага и с трудом устоял на ногах. Восстановив равновесие, он некоторое время стоял, прижав ладонь к покрасневшей щеке, и моргал вытаращенными, бессмысленными, как у больного животного, глазами. Выглядел он при этом до смешного нелепо — крупный, очень сильный мужчина, с лицом незаслуженно обиженного ребенка и густой русой бородой, — но никто не засмеялся, потому что всем было не до смеха.
Наконец в глазах Вовчика появилось осмысленное выражение. Он быстро моргнул еще несколько раз, помотал головой и убрал ладонь от щеки.
— Простите, — сказал он. — Странный у меня организм. Животных потрошу — хоть бы что. А увижу, как кто-нибудь палец порезал, меня прямо выкручивать начинает, ничего с собой поделать не могу. Извините.
— Пустое, — сказал Глеб, которому сейчас было не до Вовчиковых тонкостей.
Он осмотрелся и увидел немного в стороне «сидор» Пономарева — густо испачканный, но целый, нетронутый, с аккуратно завязанной горловиной.
— Гриша, взгляни, может быть, у него там карта, — попросил он, и кандидат биологических наук Гриша без слова протеста отправился выполнять просьбу.
Впрочем, Глеб подозревал, что любой из присутствующих отправился бы куда угодно, хоть на край света, и по чьей угодно просьбе, лишь бы как можно скорее оказаться на максимальном удалении от этого страшного места, Глеб не мог осуждать их за это, поскольку сам испытывал точно такое же желание. Он снова огляделся, не нашел ничего подходящего, снял куртку и накрыл ею труп проводника.
Стало легче, но не намного: куртка была коротка, и обезображенные бедра убитого торчали из-под нее во всей своей ужасающей красе.
— Нет карты, — сказал вернувшийся Гриша. — Черт, ну и зрелище!
Стоявший рядом Тянитолкай вздохнул, крякнул и тоже снял куртку. Глеб благодарно кивнул, взял ее и укрыл ноги Пономарева. Теперь наружу высовывались только порыжелые носки стоптанных кирзачей.
— Другое дело, — сказал Гриша, а Горобец вздохнула с облегчением.
Она даже нашла в себе силы подойти поближе и с расстояния в пять метров осторожно взглянуть на укрытое куртками тело.
— Боже мой, какой кошмар, — сказала она.
— Так ты говоришь, работали ножом? — раздался неожиданно спокойный голос Вовчика. — Острым ножом, да? Слышь, Тянитолкай, а где твой нож?
Все удивленно обернулись к нему. Вовчик стоял, широко расставив ноги и сложив на груди руки, и с нехорошим прищуром смотрел на Тянитолкая.
— Чего? — удивился тот.
— Ты меня слышал. Я спрашиваю, где твой нож?
Тянитолкай презрительно скривил губы и, не торопясь, запустил руку за спину, где у него обычно висел его огромный тесак в меховых ножнах. На его лице медленно, как проявляющаяся на фотобумаге картинка, проступило изумленное выражение. Тянитолкай вынул руку из-за спины. В руке ничего не было.
— Нету, — сказал он упавшим голосом.
— Вот, — спокойно произнес Вовчик. — Вот вам! Я в оборотней не верю, потому что их не бывает. Они, оборотни, не пользуются ножами и не стоят потом над трупом с постной миной, изображая глубокую скорбь. Что, Тянитолкай, тушенка надоела? Или это у тебя такая манера шутить?
Тянитолкай молча шагнул к нему, стиснув костлявые, похожие на две кувалды кулаки. Гриша поймал его за плечо.
— Тише, тише, — сказал он. — Ты, Вовка, все-таки думай, что говоришь. В конце концов, нож у сонного человека стащить — раз плюнуть. Если с этой стороны смотреть, мы все под подозрением. Между прочим, если я правильно понял, ты сегодня встал раньше всех. А может, ты и не ложился?
— Ложился, — процедил Вовчик. — А встал раньше всех, потому что ночью спал, а не шастал по лесу, ясно?
«Горобец была права, — подумал Глеб. — Действительно, чем дальше, тем интереснее». Завязавшийся спор, густо пересыпанный взаимными обвинениями, легко мог бы решить элементарный анализ проб, взятых из-под ногтей у всех членов экспедиции, но сейчас о таком анализе не могло быть и речи. Глебу ничего не стоило отобрать у каждого образцы, но где, спрашивается, он должен их хранить? К тому же у него было предчувствие, что, если так пойдет и дальше, никакие анализы уже не понадобятся.
— Прекратите! — громко, на весь лес, выкрикнула «солдат Джейн». — Немедленно прекратите! Мо-ол-чать!!!
По лесу прокатилось звенящее эхо, и наступила тишина. В этой неожиданной, ватной тишине Горобец повернулась к Глебу.
— Ну, что же вы, специалист по безопасности? Ведь это же ваша работа! Делайте что-нибудь, не стойте столбом! Глеб пожал плечами.
— Я бы с радостью, — сказал он, — да вот лопату мы прихватить не догадались. Теперь придется за ней в лагерь идти.
— Что?!
— А чего, собственно, вы от меня хотите? Чтобы я затеял следствие, уединился в палатке и по одному вызывал всех на допрос? Ну, так это как раз таки не моя специальность. И к тому же никакие дознания нам ничего не дадут. Я не утверждаю, что все мы вне подозрений, но доказать или даже логически обосновать эти подозрения в данный момент просто невозможно. Нож у Тяни… Простите, я не могу называть человека этим идиотским прозвищем. Как вас зовут? — повернувшись к Тянитолкаю, резко спросил он.
— Глеб Петрович, — ответил Тянитолкай.
— Как?!
— Глеб Петрович Жуков, — спокойно повторил Тянитолкай. — А что такое?
— Ничего, — сказал Слепой, потихонечку отходя от шока, вызванного этим сообщением. Не мог же он признаться, что они с Тянитолкаем полные тезки! — Ничего, Глеб Петрович. Просто имя у вас довольно редкое, вот мне и показалось, что я ослышался. Так вот, нож у Жукова действительно могли украсть. Скорее всего, украли, иначе нам останется только признать, что Глеб Петрович нарочно сделал все, чтобы его заподозрили в этом… черт, это даже убийством-то не назовешь!.. в этом зверстве. И вообще, если принять гипотезу о том, что опоили нас именно чаем, получается, что у всех нас имеется алиби. Чай пили все…
— И Пономарев в том числе, — вставила «солдат Джейн».
— Действительно, — сказал Гриша. — Получается, уйти из лагеря на своих двоих он не мог и зарезать его было некому… Слушайте, а может, мы еще спим? Может, вся эта хреновина нам просто снится?
— Всем? — с кривой улыбочкой спросил Вовчик.
— Нет, — не растерялся Гриша, — мне одному. Не знаю, что снится вам, а мне — вот эта дрянь с вашим участием. Это я, наверное, дурацких сказок на ночь наслушался, вот они мне теперь и мерещатся…
Точно, подумал Глеб, глядя на клочок рыжей шерсти, зацепившийся за ствол сосны в десяти сантиметрах от левого плеча «солдата Джейн». Точно! Золотые твои слова. Это все просто бредовый сон, потому что наяву такого быть не может. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Потому что, если я не сплю, значит, вчерашний рассказ Пономарева был правдой от первого до последнего слова. Как это он сказал? «Пройдет промеж сонными, никого пальцем не тронет, а тебя отыщет, и…» Да, старик, ты был прав: такой смерти и впрямь врагу не пожелаешь…
Почти уверив себя в том, что спит и видит сон, Глеб шагнул вперед, подошел к Горобец вплотную и медленно поднял руку на уровень плеча. «Солдат Джейн» молча смотрела на него снизу вверх с выражением вопроса и, кажется, даже надежды в глубоко запавших глазах. Похоже, она тоже убедила себя, что все это ей только снится, и теперь ждала, что леденящий душу кошмар вот-вот перейдет во что-нибудь более приятное — к примеру, в эротическую фантазию.
Глебу было жаль ее разочаровывать, но он пронес руку мимо плеча начальницы, осторожно взял двумя пальцами, отцепил от коры и показал присутствующим клочок оранжевого, чуть тронутого черным, густого и шелковистого меха.
— Ну-ка, зоологи, — сказал он, — просветите меня. Что это за зверь — белка, что ли?
Однако он догадывался, что это не белка, и по смертельной бледности, мгновенно залившей лицо «солдата Джейн», понял, что его догадка верна: это была не белка, не; лиса и не какая-нибудь куница, а тигр. Странный тигр, передвигающийся на задних лапах и разделывающий свои жертвы украденным у спящего Тянитолкая ножом…