Петр Кузьмич торопливо зашагал вдоль берега, у штабелей из бревен он свернул налево и поднялся на сопку. Глядя ему вслед, боцман думал: «Эх, и не везет тебе, капитан! Ох, как не везет! Ты еще ничего не знаешь, но скоро, уже скоро узнаешь, как я тебя люблю. Просто жить без тебя не могу. И все же в очередной рейс я с тобой не пойду. Нет, капитан, не пойду. Но я тебе благодарен, что приютил меня на траулере…»
Чьи-то шаги раздались за спиной. Колосов обернулся. Это была Лена. Она тоже сходила на берег.
— Может, и меня с собой возьмешь? — спросил лукаво боцман.
— Потом, когда мама приедет…
…Кольцов вернулся на судно поздно вечером. Боцман встретил его сердито.
— Мне тут за тебя капитан чуть не всыпал. Говорит, курсанта на берег не пускать, пусть изучает штурманское дело. Но я за тебя заступился, — пожаловался он и завел Кольцова к себе в каюту. — Ты знаешь, беда у меня, Сережка. Такая беда, что стыдно признаться. Понимаешь, вчера на острове я резал березняк с Леной и потерял паспорт. Видно, платок вытаскивал и потерял. Вот думаю: когда лучше сходить туда? Катер у меня свой…
— Сейчас на острове темно. Лучше идти на рассвете.
— Верно! — обрадовался боцман. — Надо мне вернуться к завтраку, пока капитан на берегу. Только прошу тебя, Сергей, ему ни слова. Уберешь тут палубу, воду с берега подключишь. Добро?
Кольцов долго молчал, о чем-то размышляя, и наконец согласился:
— Давайте на рассвете… Завтра у меня свидание с девушкой. Пригласила на день рождения, а в моем кармане — шестнадцать баллов.
Боцман полез в карман.
— Тридцатка, хватит?
Сергей торопливо взял деньги.
— Спасибо. Вы… вы как родной отец…
— Не люблю сладких слов. Не люблю… — Колосов говорил с курсантом и глядел в иллюминатор, в сторону острова. Он уже видел себя там, входящим в пещеру.
7
Аким Рубцов проснулся глубокой ночью. Ему показалось, что кто-то постучался в окно. И хотя на дворе шел проливной дождь, Аким отчетливо услышал этот стук. Он привстал на кровати, потянулся было рукой к выключателю, но тут же раздумал. Кто пришел к нему в такой поздний час? Аким прислушался. Дождь бил в окно тугими струями. «Вот дьявол, неужто почудилось?»
Аким поднялся с кровати и приник к окну. Темень во дворе — хоть глаз выколи. Ни души. Видно, почудилось ему. Вчера в полдень, когда Аким возвращался с поля домой, над Зорянкой висело уставшее солнце. Вода в реке отливала позолотой. И такая стояла теплынь, что Акиму захотелось искупаться. Он выбрал себе местечко поближе к камышу, где не купались мальчишки, разделся до трусов и вошел в воду. Вот так же с сыном он не раз купался в Зорянке. Любил он сына своего Петра молча и крепко. Не проходило и дня, чтобы Аким не думал о нем. Думая о сыне, он вспоминал свою службу на кораблях военного флота, как он, мичман Рубцов, раненный, добрался до берега, а потом его подобрали матросы с торпедного катера. Не забыл Аким, как лежал в военном госпитале, как приезжала к нему Настя. Увидела его в бинтах да худого, заплакала: «Акимушка, родной мой…»
«Настя умерла, а я — живой, значит, не судьба», — грустно подумал Аким, все еще находясь во власти недавно услышанного стука в окно. Постучали в окно, которое выходило в огород. За огородом — пустырь, там рос густой и высокий бурьян. Глухое место. Днями приходил представитель из сельсовета и потребовал, чтобы хозяин дома скосил бурьян, иначе могут наложить штраф.
— Коса у тебя есть, силенки тоже, так что берись за дело, Аким, — сказал представитель — мужчина лет под сорок пять, с бородкой и черными усами. — Хочешь, я помогу? В память о Насте. Душевная она была у тебя, сердечная. Меня частенько выручала: то побелит комнату, то картошку поможет выкопать, то пирогов напечет.
Аким задумался — была Настя, да нет теперь. Долго и тяжко она болела. Припомнились ему слова жены. «Сердце у меня на волоске держится, — говорила она. — Оборвется волосок — и нет меня. Ты будешь помнить меня, Акимушка?..»
Сердце Акима тогда сжималось от боли, но он не плакал. Все глядел на серое, окаменевшее лицо Насти. Думал: «Почему не приехал Петр? Может, он где-то далеко в морях?» Где бы он ни был, Аким в душе осуждал сына: мать страстно любила Петра и, даже когда умирала, просила мужа, чтобы жалел его.
«Ты скажи Петьке, что я могу и не встать. Пусть приедет», — плакала Настя каким-то чужим голосом.
Аким тогда подумал, что жена до утра не доживет. И чтобы хоть как-то успокоить ее, подсел к ней на кровать и дрожащей рукой погладил ее волосы:
— Ты, Настя, не хорони себя. Ты еще поживешь. И мне на радость, и сыну… Петька в океане. Пока получит телеграмму, пока соберется да сядет на попутное судно…