Курбан наклонился к следу, стараясь вспомнить все, чему учил его Андросов.
Отпечатки шли друг за другом на малом расстоянии, значит, Гасан-оглы не очень спешил, а скорее всего устал. Песок в ямках по цвету почти не отличался от нетронутого, значит, прошел он здесь довольно давно, солнце успело высушить следы. Курбан сравнил его следы со своими собственными. Ноги Гасан-оглы утопали глубже, значит, шел он с грузом, направление держал на север, наверно, к единственному на десятки километров колодцу Уюк-Тюбе. Курбан и это понял: каблуком песок сносится внутрь отпечатка, носком выбрасывается вперед.
В сторону от бархана уходил тот самый след, по которому шли они от границы. Андросов не ошибся: перед ними снова был «почерк» Гасан-оглы.
— Давай сюда верблюдов! — скомандовал Андросов.
— Солнце над головой, старшина, Гасан, смотри, шел всю ночь и все угро, сейчас отдыхать будет, — возразил Курбан.
Выйти в полуденные часы усталыми, без воды, значило почти наверняка получить солнечный удар. У старшины, должно быть, и сейчас в голове все мутится. Курбан родился в этой пустыне, ему жара привычна. Но как держится Андрос, северный человек, у которого на родине лесов и озер больше, чем песков в Кара-Кумах?
Старшина глянул на раскаленную пустыню, покачал головой:
— Гасану можно отдыхать, нам нельзя, надо идти…
И снова потянулся маленький караван через барханы и плотные солончаки, и снова кругом только палящий зной, коричневые бугры песку, с унылым однообразием уходящие к горизонту, да на гребнях скелеты высушенного зноем саксаула.
Курбана раздирали самые противоречивые мысли. Андроса он знает всего два месяца, а Меджида — с самого детства. Какой он ни есть, а все-таки земляк, свой человек. Привезут они Меджида на заставу, сдадут под стражу, будет его судить военный трибунал. Что сестра Меджида Зоря скажет? «Ты моего брата погубил», — скажет. Прощай тогда Зоря, никогда уже не будет его женой… А старая Фатима? Разве она простит, что он, Курбан, поймал в пустыне ее сына? Но, с другой стороны, не подоспей вовремя Андрос, может, не было бы теперь Курбана в живых, пристрелил бы его Меджид, как джейрана.
Обо всем этом раздумывал Курбан, развязывая путы верблюдов, проверяя седла и поклажу, об этом же думал, когда они двинулись дальше: впереди на Яшке Меджид со связанными руками, за ним Курбан и позади всех старшина.
Яшка, не желая идти в такую жару, непрерывно ревел, брызгая слюной и высовывая язык. Меджид совсем истомился и безвольно мотал головой из стороны в сторону. Оглядываясь назад, Курбан видел, каким усилием воли заставлял себя держаться в седле Андрос, словно от того, поймают они Гасан-оглы или не поймают, зависели судьбы войны.
Мерно и валко идут верблюды, шаг за шагом поднимаясь на гребни, спускаясь в низины, пересекая твердые, как цемент, солончаки — такыры.
Курбан вспомнил радиста Пономарчука, всегда проводившего политинформации. Международный империализм, — говорил Пономарчук, — только и ждет, чтобы растерялся хоть один советский пограничник. Этого достаточно, чтобы в образовавшуюся брешь сразу же проник диверсант. Конечно, Андрос не растеряется, а вот он, Курбан, неизвестно, оправдает ли доверие начальника заставы?
Курбан стал думать о старшине, чтобы не думать о Меджиде. Но рано или поздно Меджид все равно с ним заговорит и потребует помощи. Как посмеет Курбан нарушить закон и не помочь земляку и единоплеменнику?
Раскаленное до белого сияния солнце слепило глаза. Все тело сковывала тяжелая дрема. Медленно и неуклонно продвигался караван вперед и вперед, туда, куда вел едва заметный, исчезающий на солончаках след Гасан-оглы.
— Послушай, ата, не видал человека среднего роста, прихрамывает на правую ногу, несет большой мешок, идет на север? — перевел Курбан вопрос старшины и подивился, как это Андрос узнал внешность Гасан-оглы.
Величавый старик в высокой белой папахе, с белой бородой, неторопливый в движениях, с достоинством восседал на ишачке и молча смотрел на Курбана строгими печальными глазами, из которых одна за другой катились старческие слезы.
Курбан повторил свой вопрос; старик, прикрыв веки, проговорил несколько слов.
— Что он сказал? — нетерпеливо спросил Андросов.
— Сына убили, с фронта похоронная пришла, — перевел Курбан и в знак печали и уважения к чужому горю наклонил голову.
— Спроси у него еще раз, не видел ли он Гасан-оглы? — едва держась на ногах, приказал Андросов, ненавидящим взглядом окидывая все прилегающее к колодцу пространство.