Осокин пристроился в конец очереди. Отсюда просматривалась северная часть базарной площади. Форму офицеры оставили в отделе, на базар пришли в гражданском. Старенький пиджак сидел на капитане свободно, под ним была затертая кофта с ненавязчивым рисунком. Глаза его блуждали по торговым рядам, запоминали лица покупателей.
Сзади пристроился пыхтящий мужик с худым мешком за плечом. Он приобрел ведро картошки, да так и стоял, не снимая мешок с плеча. Видно, что пуганый уже.
Прошел милицейский патруль в темно-синей униформе. Продавцы и покупатели делали постные лица, отворачивались.
Очередь продвигалась медленно. Торговец ссыпал остатки махорки в карман пехотному лейтенанту, побрел, хромая, к тележке, где лежал второй мешок.
Обстановка не менялась. Люди сновали туда-обратно. Худощавая торговка в платочке вступила в жаркий спор с покупательницей по поводу свежести сельдерея, выложенного на лоток. Суть ее возражений была элементарной. Не нравится – не покупай! Старушка интеллигентной внешности презрительно задрала нос и пошла дальше.
Старший лейтенант Моргунов в засаленной куртке поверх пятнистого свитера задумчиво рассматривал примус. Седовласый продавец уже не сомневался в том, что этот парень приобретет столь важную в хозяйстве вещь.
Перебирал потрепанные книги лейтенант Еременко. Вернее, делал вид. Цепкий взгляд из-под козырька кепки скользил по окрестностям.
Блуждал с беззаботным видом, сунув руки в карманы, Мишка Луговой, что-то насвистывал, поглядывал на товар, стал заигрывать с молодухой, торгующей семечками.
Перед началом операции Осокин сделал строгое внушение Островому. Никакой трагичности во взоре! Равнодушная мина, рассеянный взгляд. Можешь, мол, что-нибудь купить. Советские дензнаки у диверсантов водились, причем в приличном количестве и подлинные.
Островой держался, как уж мог. С рассеянностью у него все было в порядке. Он приобрел у хитроглазого субъекта несколько пачек «Беломора» – цена бешеная, но других не было, потом зачем-то бутылку мутного самогона. Формально тип с варикозными руками продавал старые плащи, а из-под полы толкал алкоголь. Свои покупки Островой не скрывал, таскал в сетке. Других приобретений он не делал, бесцельно слонялся между рядами. Ничто не мешало ему рвануть в ближайший переулок и раствориться в городе.
Но офицеры по данному поводу не беспокоились. Сломалось в нем что-то. Не требовалось быть доктором психологии, чтобы это понять. Плюс угроза, нависшая над близкими.
Время шло. Два часа уже было. Восемь минут третьего, а толку никакого. Осокина охватывало какое-то липкое разочарование. Чего и следовало ожидать, не бывает чудес!
Очередь продвинулась на пару человек. В затылок капитану пыхтел мужик с картошкой. Продолжалась базарная круговерть, беспорядочное броуновское движение, разноголосица. Пара пенсионеров с палочками вела ленивый диалог. Дескать, стоит ли брать эту странную капусту.
Островой поднял глаза. Взгляд его поплыл по толпе, достиг капитана СМЕРШ, поехал дальше, словно Осокин был пустым местом.
Городской рынок находился в центре района под названием Маковка, разбегавшегося по холмам над левым берегом Перстянки. Улочки здесь были узкие, кривые, взбирались на горки, падали в ямы. С вершин холмов открывался вид на извилистую реку, железнодорожный и автомобильный мосты. Дома в районе стояли скученно. Их стены, выходящие в переулки, зачастую не имели окон.
Базар находился на одном из немногих ровных участков. Площадь опоясывали облезлые трехэтажные строения. С юга вытекала улица Кирова, единственная в округе приспособленная для автотранспорта. Пешеходное движение там тоже было плотное. С севера в площадь упирались проулки, мощенные камнем.
Два двенадцать. Пора было сворачивать операцию, расписываться в собственном бессилии.
Мужик с рябым лицом толкал тележку с мешками, покрикивал, чтобы посторонились.
– Куда прешь, чудила?! Не видишь, люди здесь! – заорала тетка, которой колесо чуть не отдавило ногу.
Участилось броуновское движение.
Капитан внезапно вспомнил лето двадцать второго года, базар в городке под Тамбовом. Маленький Ваня Осокин приехал на рынок с отцом. Тот продавал последнего отощавшего поросенка. Врезалась в детскую память та поездка.