Руслан Киреев
След Юрхора
Ненайденные мемуары моей дочери
Запись первая
«ВАЛЕ, ЖЕНЕЧКА!»
Это были ее последние слова. Уже из тамбура произнесла их троюродная Алла, «Вале, Женечка!» — прощально руку подняла и двинулась к своему купе. Я шла рядом, только я была по эту сторону стекла, а она — по ту, я внизу, а она вверху, я смотрела на нее, а она на меня нет. Навстречу ей плыл толстый дяденька в распахнутом пальто. Немолодой. Проворно встав боком, живот втянув, пропустил ее, и она спокойно прошла мимо, на ходу с улыбкой поблагодарив его. Я разве сумела б так! Первой прижалась бы к стеночке (хотя и без того занимаю мало места), а он и не заметил бы меня.
Троюродная Алла вошла в купе, сняла и аккуратно повесила на плечики пальто и лишь потом повернулась ко мне. Не просто к окну, а именно ко мне. Знала: я здесь, я жду…
Поезд тронулся. Я шла рядом. Вагон с троюродной Аллой лениво обогнал меня. За ним другие. Я проводила взглядом последний — этот уже убегал стремглав — и побрела прочь.
— Не надо грустить, девушка! — услышала я вдруг.
Быстро голову подняла. Меня бесшумно объезжала тележка с почтовыми посылками. Управлял ею, стоя впереди, прямой, как солдатик, рыжий парень в голубой курточке с двумя красными ромбиками на груди.
— Я не грущу, — пробормотала я.
Он развернулся и покатил назад, еще развернулся, уже за моей спиной, и поехал рядышком.
— Что вы сказали?
Глаза у него были синие, а брови белые, и лицо в веснушках…
— Я не грущу, — повторила я, но он опять не услыхал.
— Говорите громче!
По сто раз на дню слышу это. Мама и папа: «Громче»; учителя: «Громче, Соколова, громче»; Ксюша, так та: «Чего, чего?»; а если я медлю с ответом, моя девятилетняя сестра басом: «Женька! У тебя что, язык отнялся?» Троюродную Аллу тоже раздражал мой тихий голос. «Надо, — учила, — говорить так, чтобы не повторять. Не услыхали, пусть на себя пеняют».
Легко сказать «не повторять», но если человек едет рядом на своей бесшумной тележке и, держа руки за спиной, так весь и клонится к тебе, как тут не повторить еще раз: «Я не грущу»!
Он выпрямился.
— Ничего, — успокоил. — Он будет писать вам длинные письма.
— Я не его провожала.
— Не его? — Белые брови съехались. — Кого не его?
— Не его… Ее.
Наперерез шли две женщины. Сейчас, сейчас он наедет на них…
— Осторожно! — вскрикнула я — тоже тихо — и остановилась.
Он и тут не оторвал от меня своих синих глаз, однако тележка стала.
— Так вы подругу провожали?
Неуверенно пожала я плечами. Троюродная Алла называла меня при посторонних родственницей: не хотела, значит, чтобы нас считали подругами.
— Она в Москву уехала?
Смешной вопрос! Куда еще, раз поезд «Светополь — Москва»? Но тут же сообразила, что хоть куда можно: и дальше Москвы и ближе,
— В Москву, — сказала.
— А вы здесь остались. — Тележка двинулась. — И поэтому вам грустно. Угадал?
Навстречу шествовала парочка. Он — пузатый, коротконогий — отдувался на ходу и вряд ли собирался уступать дорогу. Жена — или кто там она? — взяла его под руку.
— Осторожно, — снова предупредила я.
— А что? — поинтересовался он. — Препятствие?
Еще какое! Он понял это, когда женщина принялась чихвостить нас. Еще секунда, и прямо в пузо толстяка врезался бы почтовый транспорт.
У выхода с перрона я придержала шаг.
— Мне сюда.
— Мне тоже, — сказал он и первым выехал на улицу.
Посылки лежали горкой, как детские кубики. «Москва», — прочла я на одной. И на другой тоже — «Москва», и на третьей. Мне опять стало грустно, как тогда, у вагона, из которого смотрела поверх белой занавесочки троюродная Алла.
Тележка остановилась. Он поманил меня пальцем. Я помедлила, но все-таки подошла. Правда, не совсем близко. Он еще поманил, и я — еще шажок.
— Вы обязательно поедете в Москву, — прошептал он. — Скоро. Вот увидите.
Я улыбалась, как дурочка. Тележка медленно тронулась — очень медленно, так медленно, как трогается поезд, а потом остановилась. И снова тронулась. И снова остановилась. Будто звала: «Ну, хватит, пошли!» И я пошла.
Запись вторая
ОПАСНЫЙ ВОЗРАСТ
Наверное, скоро я и вправду поеду в Москву. Папа обещал свозить нынешним летом.
Если, конечно, все будет нормально.
Это его любимое выражение. О чем бы ни шла речь: о поездке к бабушке в Гульган или покупке складных велосипедов, о походе за кизилом или ремонте квартиры, папа непременно прибавит: «Если все будет нормально». Он и нас приучил к этому. Даже девятилетняя Ксюша, спрашивая: «А гости обязательно придут в воскресенье? — она обожает гостей, и я, признаться, тоже, — спешит протараторить с серьезной миной: — Если все будет нормально».