Вот оно что!
— Ничего, — говорю. — У тебя и так все пятерки.
— А вот и не все.
— Четверку, что ли, получила? — Для меня четверка — это уже потолок.
— Не четверку.
Я смотрю на нее с интересом.
— Трояк?
Маленькие руки в кольцах уперты в бока, а ножка фасонисто поворачивается на каблуке туда-сюда.
— Ну уж не двойка? — И самой смешно от такого нелепого предположения.
Из-за четверки сестра устраивает дома истерику, черкает тетрадь, а потом садится и все от корки до корки переписывает без единой ошибочки.
— Не двойка, — отвечает она и томно опускает глаза. И вдруг по всю глотку: — Кол! Ясно тебе? Кол!
— По поведению? — догадываюсь я.
Она снова опускает глаза, снова туфелькой вертит.
— Неважно, по чему.
Конечно, по поведению. На уроках крутится и болтает, вырывает волоски у своего соседа Чижикова, который якобы сделал ей предложение, а однажды, спрятавшись под парту, потихоньку разрисовала фломастером новенькие сандалии другого мальчишки, который, если верить Ксюше, тоже сделал ей предложение. Вот и появляются время от времени среди ее пятерок пары (а теперь, значит, еще и кол) по поведению.
Папа с мамой относятся к этому спокойно. Они даже корят ее, что слишком уж жаждет стать отличницей. Зато меня пилят за тройки. Стало быть, меня и воспитывать надо. Стало быть, не с ней, а со мной должен идти на прогулку папа.
Сам он не вмешивается в наш спор. С деловым видом перекладывает на стеллажах книги. Притворяется! Разве не приятно, что дети ссорятся из-за него?
В конце концов встревает мама.
— А ну их! — говорит младшей дочери и машет на старшую, то есть на меня, рукой. — Пусть идут. Мы с тобой найдем тут чем заниматься.
Заговорщицки звучит ее голос. Ксюша моментально улавливает это, и глаза ее расширяются.
— Чем?
— Найдем чем, — обещает мама таинственно.
Ксюша пытливо глядит на нее, потом подбегает и что-то горячо, быстро шепчет на ухо. Маме щекотно, она улыбается, а Ксюша, отстранившись:
— Да? Мама, да? — теперь уже громко.
— Ну да, да… — И смеется и поглядывает на меня: не обижусь ли на их секреты?
Я не обижаюсь. Чем они могут заниматься тут, как не шитьем очередной юбки? Это и есть секрет. Ради нарядов Ксюша готова пожертвовать всем, в том числе и прогулкой с папой. Вдвоем уходим и даже Топу не берем. А она надеется, она следит за нами исподтишка, по-лошадиному кося глазом на ошейник. Стоит мне или папе коснуться его, как она сорвется с места, заскачет, закружится, затанцует и не то что хвост — весь зад заходит ходуном от восторга.
Запись третья
ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ
Я догадываюсь, о чем говорит Ксюша с папой.
— А ты в детстве, — спрашивает она, — боялся глубины?
— Конечно, боялся.
Этого и ждала она. До сих пор, трусишка, не умеет плавать, хотя живем в пятидесяти километрах от моря. А гульгановская бабушка — и вовсе на берегу.
— Но потом научился?
— Потом научился.
Тоже хороший ответ. Но бывает лучше. Папа, например, плохо учился, а у нее одни пятерки, и вот она без конца уточняет: «А по русскому сколько у тебя было? А по математике?» И цветет, слыша: «Да так, троечка». Крепится-крепится и, не удержавшись, выпаливает: «А у меня пять!» Будто он не знает этого!
Я тоже расспрашиваю папу, но не про детство, нет, про отрочество, что ли. В общем, про тот возраст, в каком сама сейчас.
Его учеба не интересует меня. С учебой (и его и моей) все ясно. Да и не ходил он в девятый класс — поступил после семи в техникум.
— У папы условий не было, — напоминает нам всякий раз мама.
Не по душе ей антипедагогическая откровенность папы, который даже ради воспитательных целей не желает чуточку приукрасить себя.
А мне нравится, что не желает. Что говорит все как есть и никакие темы не считает для меня запретными.
Однажды мы целый вечер выясняли с ним, что такое компромисс.
— Вот ты, — говорил он, — с удовольствием шла бы сейчас не со мной, а с молодым человеком, И беседовала б не о каком-то там компромиссе, а о любви. Но так как молодого человека не видать пока что, ты довольствуешься отцом. И рассуждаешь с ним не про любовь, а про разные скучные материи. Это и есть компромисс.
— Я и про любовь могу с отцом, — отвечаю с улыбкой.
— Увы! Мой опыт в этой области скуден. Не нравился я девушкам,
— Никому-никому?
— Ну, почему никому? Некоторым нравился. Одна была выше меня на голову и писала стихи, в которых были такие строки: «Я пришла к тебе по морю, как по Млечному Пути». А от другой всегда пахло маринованными помидорами.