— Может, все-таки поручим провести разведку Запорожской экспедиции, а ты останешься в Керчи? — сказал он. — Я понимаю, конечно, твои чувства. Но ведь надо уметь жертвовать личными интересами ради общего дела, не тебе же мне объяснять. Работа на трассе Северо-Крымского канала тоже важна, ты сам прекрасно понимаешь. Ты там нужен, хорошо изучил обстановку. А скакать с места на место — для ученого не очень красиво. Каким-то чуждым науке кладоискательством попахивает.
Он был во многом прав и, взывая к дружеским чувствам, возможно, уговорил бы меня. Но мощная поддержка профессора Казанского, его настойчивые звонки по телефону и телеграммы подействовали. И вот уже все хлопоты и тревоги позади, я качу по степи со своим отрядом, хотя и совсем небольшим.
Старая, видавшая виды машина набита мешками и ящиками. На горе походной клади в живописном беспорядке разместился весь славный отряд: мой заместитель и ближайший помощник Алексей Петрович Савосин и четверо горластых студентов. Привычный к походному быту, Савосин крепко спал в углу, не обращая ни малейшего внимания ни на толчки, ни на рев молодых глоток над ухом. Мы иногда шутили, что Алексей Петрович способен даже вести раскопки во сне — и с отличными результатами.
На Савосина можно положиться. Трудно сложилась у него судьба: война помешала кончить институт, ушел добровольцем на фронт, потом контузия, два ранения. В пятидесятом он все же получил диплом, но дальше уже не продвинулся, так и ходит в вечных младших сотрудниках. Сам он статей не пишет, никаких сенсационных гипотез не выдвигает. Разве только помянут его как соавтора заботливые друзья. Главным в археологии Алексей Петрович считает раскопки. А что при этом будет найдено — бусинка, наконечник истлевшего копья или золотая ваза — уже не так важно.
Но в поле, на раскопках, этот медлительный, болезненный и сутулый человек преображается. Он обожает неторопливо и обстоятельно рыться в земле. Не пропустит ни одной бусинки или окаменевшего зернышка.
Двое из студентов — Марк Козлов, с томным видом уставшего льва раскинувшийся на жестких тюках и все поглаживавший свои пышные баки, будто проверяя, не потерялись ли они, и самозабвенно распевавшая, дирижируя тонкими загорелыми руками, Тося Голубовская уже работали со мной прошлым летом. Я был ими доволен, хотя нынче, кажется, Марк перешел в тот приятный период жизни, когда самым важным и увлекательным на свете кажутся девушки, и завел чудо-баки. Это был тревожный признак, однако я все же не терял надежды, что раскопки приведут Марка в чувство. Руки ведь у него, к счастью, остались прежние. А у них есть своя память. Взявшись за лопату, они машинально станут работать как надо.
Два других — Алик Горин и его неразлучный дружок и покровитель Боря Калинкин ехали на раскопки впервые. Их еще предстояло проверить в деле. Но ребята они были толковые, особенно Алик. А энтузиазм первооткрывателей, на который я весьма рассчитывал, для земляных работ важнее всего. Опытности же с лихвой хватит у нас с Алексеем Петровичем.
В кабинке, скучая с важным видом, восседал наш неизменный шофер — долговязый дядя Костя. Он ведал всем хозяйством, за что его в шутку торжественно именовали «заместителем начальника экспедиции по научно-хозяйственной части».
Народу, конечно, маловато. Собственно, не отряд, а разведочная группа. «А уж если понадобится, и вы действительно найдете ценный для науки курган, то наймете землекопов на месте, мы вам вышлем деньги», — утешило меня начальство.
Главное: мы уже ехали. Я был счастлив и, подскакивая на угловатых тюках и лениво озирая сквозь завесу тянувшейся за машиной пыли бескрайние поля, подпевал студентам, рискуя прикусить язык:
— Смотрите, еще курган! — прерывая пение, закричала Тося.
— Уже шестнадцатый с утра, да? — спросил Алик. — Ничего, хватает тут курганчиков.
И они снова запели очередную бесконечную песню, а я опять предался ленивым мечтам.
Курганов в самом деле попадалось по дороге немало, самых различных размеров — от едва приметных бугорков метровой высоты до весьма солидных, высотой в десять-двенадцать метров, а диаметром порой метров в семьдесят.
Они казались вечными, стоявшими тут всегда, древними, как сама степь. И в то же время в правильности их очертаний, которую не смогли стереть века, явственно чувствовался волнующий отпечаток человеческих рук, упрямой человеческой воли.
Впрочем, некоторые курганы — оплывшие, грузно осевшие, изуродованные траншеями кладоискателей или боевыми шрамами окопов и блиндажей — уже нелегко было отличить от природных холмов и бугорков. Они еще ждали своих открывателей и, кто знает, какие удивительные тайны хранили в себе? Ведь когда-то весь неоглядный степной простор — тогда совсем дикий, нераспаханный, заросший кустарником и душистыми травами, служил для привольных кочевий скифских племен. И было среди них и то, пока еще загадочное и неведомое племя, сценки из быта которого были изображены на вазе, выкопанной из кургана где-то тут и затем загадочным путем попавшей в подпол сгоревшей воровской «малины» на окраине Керчи.
От Никополя, где выгрузились с поезда, мы отправились по степным дорогам на северо-восток. Возле города Орджоникидзе уже не первый год вел охранные раскопки мой старый друг Борис Мозолевский. Его экспедиция раскапывала курганы в тех местах, где предстояло закладывать новые карьеры марганцевого рудника. Хотелось заехать к ним, посмотреть, как идут работы, посоветоваться, где лучше нам начать. Но жаль было терять время.
Нетронутых курганов для его отряда тут оставалось еще немало. А на горизонте, как постоянное напоминание о возможных удачах, маячили останцы знаменитого Чертомлыка.
Когда-то тут был самый центр древней Скифии. Здесь обитали скифы царские, возглавлявшие союз племен и считавшие, по словам Геродота, «всех остальных скифов своими рабами». Именно в этих краях были сделаны самые интересные находки при раскопках прославленных на весь мир курганов — Чертомлыцкого, Александропольского, Томаковки, Красного Кута, Бабы, Раскопанной могилы.
А на левом берегу Днепра, неподалеку от знаменитой Солохи, почти напротив нынешнего Никополя, уже много лет раскапывают археологи огромное Каменское городище, раскинувшееся на двенадцать с лишним квадратных километров! Сейчас это занесенные кочующими песками — «кучугурами» остатки древних домов и мастерских. А когда-то тут была, видимо, своего рода столица скифского царства. От нападения врагов ее надежно защищал глубокий ров и высокий земляной вал. Изучение этих развалин позволило археологам лучше узнать повседневную, будничную жизнь древних скифов, представить себе, как жили не только вожди, над могилами которых скифы насыпали огромные курганы, но и простые общинники, гончары, оружейники, металлурги.
Тут же неподалеку в прошлом году Василь Бидзиля раскопал Гайманову могилу.
Где-то в этих краях по соседству с царскими жили и скифы-земледельцы. Они вели преимущественно оседлый образ жизни, снабжая хлебом не только Скифию, но и продавая его грекам в обмен на драгоценности и всякие заморские товары. Но как отличить курган земледельцев от других? А главное, найти среди этих курганов погребения именно того племени, сценки из быта которого изобразил неведомый греческий торевт на Матвеевской вазе.
Где остановиться и с какого начать раскопки? Впервые меня мучила такая нерешительность. Обычно приезжаешь в назначенный район и не выбираешь, начинаешь раскапывать все курганы подряд. А тут постоянно казалось, что нужно проехать подальше. Словно я надеялся по каким-то признакам найти тот самый заветный курган, что нам нужен.
Но таких признаков быть не могло. Не скифы изобрели курганы. Обычай насыпать над могильниками искусственные холмы возник по крайней мере за полторы тысячи лет до появления скифов и существовал еще столько же времени после них. Славянские курганы есть и под Москвой, хотя местные жители считают их иногда «французскими могилками» — следами нашествия Наполеона.