– Надо фонарь помощнее принести, – сказал Виталий.
– Не надо, – возразила она. – Непременно надо лампочку ввернуть. Вот стремянка.
Пока парень с ключом соображал, парень помельче схватил лестницу, вытащил её в коридор и вывернул лампу там. Вернулся, установил стремянку в центре комнаты. Он спрыгнул и взялся за стремянку.
– Не надо, – придержала она его. – Ну, кто будет тайник проверять?
Виталий присвистнул. Мотнул в сторону Биттона головой своим парням и подошел к стремянке:
– Неужели там? Лезь, Серый.
Наталья Алексеевна командовала, заодно поясняя:
– Руки вверх. Обе. Чуть правее. Пальцами нажимай. Смещай доску. Теперь шарь. Это плита с самого начала оказалась дефектная. Когда папа мой проводку менял, кусок отвалился, а внутри она полая. Он дощечку замазал цементом, чтобы незаметной на фоне потолка была, и сделал тайник. Прятал от жены бутылки и заначки. Мне как-то показал…
С потолка посыпался мусор. Парень вытащил цветастый пакет, передал Виталию, снова пошарил в щели и вытащил ещё один. Виталий покопался в пакете и вышел, с явным облегчением сказав на ходу:
– Сделай всё как было!
Пока все выходили, Наталья Алексеевна подошла к колченогой этажерке и взяла с неё три тяжеленых альбома, огляделась, во что бы завернуть, сняла с полки обрывок старой шторы, связала узлом и вышла. Парень выполнил приказ буквально, даже лампочку в коридор вернул. Нагнав, сунул ей ключ и забрал из её рук узел.
Они вышли в жаркий залитый солнцем двор. Увидев её, Виталий выскочил из машины:
– А это у вас что?
– Предки.
Наталья Алексеевна показала своему спутнику на стол у гаражей, и он сгрузил на него узел. Оба начали отряхиваться от пыли. Она завертела головой:
– Наши вещи у этого… как его… цемента рыночного.
Парни заржали. Виталий кивнул в сторону машин, и вещи Трашкиных оказались на том же столе. Она достала влажные салфетки, поделилась с соседом, покопалась в сумке и громко сказала:
– Зажигалку верни!
Свободу семье Трашкиных!
Поезд остановился, потом дёрнулся, Наталья Алексеевна встала и тут же упала, спасибо хоть пятой точкой на нижнюю полку приземлилась, а не мимо. И куда, спрашивается, спешила? На московский автобус они опоздали, а до Пружинска несколько рейсов ходит, на какой-нибудь да попадут. Кивнув Соне на новую дорожную сумку, в которой лежали тяжёлые альбомы и её жалкие тряпки, она подхватила свои вещи и пристроилась в хвост выходящей из вагона толпы. Выставив сумку вперёд, шагнула на перрон, и тут же оказалась в объятиях внука.
Она опешила. Ну, не были у них такого в обычае – обниматься. А он выхватил сумку из её рук, прижался щекой к её щеке и бормотал:
– Ба, ты куда пропала? Я ей звоню-звоню, а она всё вне зоны! Я Таисии Андреевне звоню, а она чего-то крутит… Сашка каждое утро как просыпается, так ревёт… а ты, выходит, в Успенск уехала? А говорила, что всё это видела в последний раз!
– Ох, Лёнечка, не стоит зарекаться, пока человек жив, ничего ещё не последнее. Вот думала я, что вы с Сашенькой последняя моя привязанность, а оказалось, у меня ещё племянница родная есть. Вот, знакомься – тётя твоя двоюродная Софья.
Стоящий рядом Герман засмеялся, перехватывая у Сони сумку:
– Такая маленькая – и уже тётя!
– Это что, а Сашеньке нашей она и вовсе троюродной бабушкой приходится.
Вчера поздно вечером из поезда Наталья Алексеевна позвонила Марье Кузьминичне, что приедет вдвоём с родственницей, спросила, что привезти из продуктов. А она, хитрая такая, не сказала, что пришлёт встречающих, но выспросила, в каком вагоне они едут. Зато теперь уж, имея транспорт, они оторвутся на покупках! И она послала мужиков на оптовый склад за продуктами, потребовав ссадить дам у вещевого рынка. И с упоением рылась в тряпках. Племянница, которая весь год на таком рынке такими же тряпками торговала, а не покупала, уныло плелась следом, отбиваясь:
– Зачем мне купальник? Я плавать не умею!
– Научим! У нас без этого нельзя, кругом вода.
Только через два часа Машина Германа наконец выехала из города. И только теперь Наталья Алексеевна пригляделась к внуку, и на его расспросы ответила:
– Съездила на родину, посетила могилу матери, познакомилась с единственной выжившей родственницей. А сейчас рассказывай, что случилось с тобой.
– Мать звонила.
– Так. Значит, до неё уже добрались!
Лёня с шумом вдохнул в себя воздух. Потом с отчаянием спросил:
– Ба, я дурак?!
– Заметь, ты не первый раз меня об этом спрашиваешь, – похлопала она по плечу сидящего впереди внука. – Отвечаю: нет, не дурак. Технарь ты, живёшь по таблице умножения. Я и сама такая… была. Только к старости поняла, что в математике дважды два четыре, а в человеческих отношениях это может быть долото, а может куриная гузка. Положено родным любить друг друга, а если не так, будем виноватых искать или себя винить. Почему в семье среди детей кто-то любимчик, а кто-то изгой? Гармонии потому что нет. А алгеброй гармонию не поверить, как сказал классик. И ты не пытайся. Там давно чужая семья. С твоих одиннадцати лет. Ты зачем телефон включил?