Наталья Алексеевна встала, пересела на диван рядом с Лёней и положила руку ему на плечо.
– Это моя бабушка, – сказал Лёня. – Мать моего отца.
Снова переговоры женщин и затем вопрос:
– Как это может быть? Есть документы о том, что родители Николая давно умерли.
– Скажите его вдове, что он действительно был Трашкиным, но те, кто в этих документах числились, не его родители. Чтобы натурализоваться, он несколько подправил свою биографию. Думаю, теперь это не имеет значения.
– Но вы действительно его сын?
– А что, он это отрицал? Не удивлюсь, он и другим жёнам так говорил.
Долгие переговоры, затем вопрос:
– Мы можем рассчитывать, что вы приедете?
– Это так важно?
– Жизненно важно. Речь идёт о наследстве…
– Я вовсе на него не претендую!
– Вы можете отказаться только лично.
– Ладно, я приеду!
Лёня подобрал рейс и повернулся к бабушке:
– Ну, как тебе?
– Она глядела на нас обоих с ненавистью.
– Мне тоже так показалось. Но знаешь… когда человек получает тяжёлую травму, у него часто психика ломается, появляется злость к окружающим, что они живут по-прежнему, а для него ничего хорошего уже не будет.
– Ладно, внучок, как бы то ни было, а женщина пострадала. Пусть злится, а помочь надо. Отказывайся от ихних шекелей и возвращайся.
– Я за три дня управлюсь!
– Лёня, глупо, попав в другую страну, да вообще впервые за границу, уехать, ничего не увидев. Так что три дня тебе на дела и неделя на разграбление древнего города Иерусалима, крещение в Иордане и купание в Мёртвом море.
Но ни через три дня, ни через десять Лёня не вернулся. По телефону он говорил: «Бабушка, ты извини, но мне надо со всем этим разобраться. Мне всё тут не нравится. Я не хочу ошибиться». Через две недели он спросил: «Бабушка, если я привезу к нам брата, ты не будешь возражать? Нет, это не точно, но я работаю в этом направлении… нет не в гости, насовсем! Его зовут Натан».
И сошёл он с московского автобуса ровно через месяц. В одной руке сумка, в другой – мальчик. Малыш громко плакал. Лёня тихо бормотал ему что-то успокаивающее, одновременно пытаясь выдернуть из багажника автобуса ещё две сумки. Сзади его по плечу хлопнули, он оглянулся. Майор Огородников:
– Да не лезь ты, давай приму, какие тут твои? – полицейский вытащил багаж и сказал. – Сейчас патрульная машина подъедет, довезём с ветерком. Ты из Архангельска?
– Совсем наоборот. Из Израиля. Город Кейсария, слышал такой?
– Неа. А это твой израильский сын?
– Брат. От последнего брака отца.
– Ишь, как он вас разбросал. От Северного полярного круга и до Африки, от блондина до брюнета, от двадцати четырёх лет и до двух…
– Вообще-то это Азия.
– Всё равно жарко и далеко.
– Что там с моим делом?
Огородников скривился:
– Ничего. Но старый шеф что-то раскопал, ходит загадочный и торжествующий. Я думаю, в ближайшее время он щёлкнет нас по носу.
– Обижаешься?
– Да ты что! Где я, а где Иваныч! У него нюх, опыт и связи. И депутат покойный ему за это расследование отслюнявил.
– А что, Царёв умер?
– Ну да, в твоём Израиле он лечился, два месяца назад вернулся и через несколько дней почил.
Дома их встречали Наталья Алексеевна, Саша и приехавшая по случаю выходного дня Соня. Дочь вцепилась в него, женщины закудахтали над малышом. Только когда дети уснули, бабушка заварила чай и сказала:
– Ну, мы тебя слушаем!
– Ба, при Соне?!
– Она взрослый член семьи.
– Понимаешь, по этой истории старик Фрейд деревянными башмаками прошёлся. Надо ли девочке такое слышать?
– Ничего, девочка на рынке работала. Да и жила не в благородном пансионе.
– Ох…
Когда тест не в масть
Ну, история, конечно, хреновая, но объяснить, почему я тебе подкидыша привёз, надо. Значит, так. Встречали меня в аэропорту. Стоит мужик с седой щетиной и белых штанах, в руках листок, на котором написано русскими буквами «Трашкин», причём «р» как Сашка иногда пишет, влево. Сам по-русски ни бельмеса. Сели на машину и погнали в сторону Хайфы. Сейчас будете про природу спрашивать? Сразу скажу, дорога хорошая, слева вдалеке море, а вокруг желтизна такая, песок, камни и среди них клочками зелень, кусты какие-то. В общем, неинтересно.