– Не удивляйтесь, что мне знаком язык береговых жителей, – нашему брату редко приходится больше чем на двадцать четыре часа терять землю из виду.
– Жаль, жаль, молодой человек. Плавающей птице негоже засиживаться на берегу. Ведь, по правде сказать, ваше озеро, мастер Уэстерн, как я полагаю, окружено со всех сторон землей.
– Но, дядюшка, разве то же самое нельзя сказать об океане? Он тоже со всех сторон окружен землей,– с живостью отозвалась Мэйбл; она испугалась, как бы дядюшка с места в карьер не пустился рассуждать на любимую тему с самоуверенностью неисправимого педанта.
– Ошибаешься, девочка, это как раз земля окружена океаном; я всегда твержу это тем, кто на берегу. Ведь они живут, в сущности, посреди моря, хоть сами того не подозревают; живут, можно сказать, божьим изволением, ведь водыто на свете больше, чем земли, не говоря уж о том, что она коварнее. Но такова слепота человеческая: какойнибудь удалец, и не нюхавший моря, иной раз вообразит себя умнее того, кто обогнул мыс Горн. Тото и оно: земля наша попросту остров, тогда как все прочее – вода.
Молодой Уэстерн был преисполнен уважения к бывалому моряку – его уже давно томили мечты о морском плавании; но он, естественно, чувствовал привязанность к обширному озеру, на котором вырос и которое в его глазах было не лишено своей неповторимой красоты.
– То, что вы говорите, сударь, – заметил он скромно – может, и верно в рассуждении Атлантического океана, ну, а мы здесь, на Онтарио, питаем уважение и к суше.
– Это потому, что она зажала вас в кулак,– возразил Кэп, смеясь собственной шутке. – Но, как я вижу, ваш Следопыт, как вы его зовете, уже спешит сюда с дымящимся подносом и приглашает нас откушать с ним. Вот уж что верно, то верно – дичиной в море не побалуешься. Мастер Уэстерн, услуживать молодой девице в ваши лета так же не обременительно, как выбирать сигнальный фал¹. И, если вы позаботитесь о тарелке и кружке для моей Мэйбл, пока я буду закусывать со Следопытом и индейцами, она, конечно, сумеет оценить ваше внимание.
[¹Сигнальный фал — снасть, с помощью которой поднимают сигнальные флаги.]
Сказав это больше для красного словца, мастер Кэп и не подозревал, сколь уместно его замечание. Джаспер Уэстерн самым ревностным образом принялся услуживать Мэйбл, и девушка весьма оценила рыцарское внимание, оказанное ей юным матросом при первом же их знакомстве. Джаспер усадил ее на ствол упавшего дерева, отрезал ей самый лакомый кусок дичины, наполнил ее кружку чистой родниковой водой и, усевшись напротив, старался предупредить каждое ее желание, сразу же расположив ее к себе своей ласковой простодушной заботой – этой данью уважения, от которой не откажется ни одна женщина, но которая особенно лестна и приятна, когда исходит от юного сверстника и когда сильная, мужественная сторона воздает его беспомощной и слабой. Как и большинство мужчин, мало бывавших в женском обществе, молодой Уэстерн вкладывал в свою любезность столько серьезной, искренней и дружеской теплоты – пусть и без отпечатка светского обращения, которого не чужда была Мэйбл, – что эти обаятельные качества с лихвой восполняли в ее глазах недостаток галантности. Предоставим же неопытным и бесхитростным молодым людям знакомиться ближе – скорее на языке чувств, чем внятно выраженных мыслей, – и обратимся к другой группе сотрапезников, среди которых дядюшка, старавшийся, как всегда, не ударить лицом в грязь, успел уже стать центральной фигурой.
Вся компания расселась вокруг деревянного подноса с бифштексами из дичи, поставленного для всех, и в завязавшейся беседе, естественно, отразились характеры тех, из кого состояло это разнородное общество. Индейцы молчали и тем усерднее налегали на еду – пристрастие американских уроженцев к жаркому из дичины поистине не поддается удовлетворению, – тогда как оба белых застольника проявили общительность и словоохотливость, причем каждый из них весьма упорно и пространно отстаивал свою точку зрения. Но так как их беседа поможет читателям войти в курс дела и прольет свет на многое в дальнейшем рассказе, нелишне привести ее здесь.
– Ваша жизнь, разумеется, имеет свои приятные стороны, мастер Следопыт, – заметил Кэп, когда голод путников поутих и они начали есть с разбором, выискивая на подносе что повкуснее. – В ней те же превратности счастья, что у нас, моряков, свой риск и свои удачи, но у нас кругом вода, а ваш брат видит только землю.
– Полноте, да мы видим сколько угодно воды в наших походах и поездках, – возразил его белый собеседник. – Мы, жители границы, управляемся с веслом и острогой не хуже, чем с карабином и охотничьим ножом.
– Охотно вам верю. А только умеете ли вы брасопить реи или выбирать швартовы? А владеете ли вы штурвалом и умеете ли бросать лот, есть ли у вас понятие о рифштерте и стеньвынтрепе¹? Весло – почтенная вещь, не спорю, когда вы в челноке, но на корабле от него мало проку.
[¹Реи— горизонтальные брусья, подвешенные к мачте за середину и поддерживающие прямые паруса. Брасопить реи — с помощью специальных снастей — брасов — поворачивать реи в горизонтальной плоскости. Швартов — канат, удерживающий судно у пристани. Риф-штерт — снасть, растягивающая нижний край косого паруса. Стень-вынтреп— снасть, служащая для подъема и спуска стеньги — второй снизу части составной мачты.]
– Что до меня, то я уважаю всякое занятие человека и верю, что названные вами вещи имеют свое разумное назначение. Тот, кто, подобно мне, жил среди многих племен, понимает, до чего разнородны человеческие нравы и обычаи. Раскраска у минга не похожа на раскраску делавара, и ошибется тот, кто захочет увидеть воина в одежде скво. Я не стар годами, но давно живу в лесу, и человеческая натура мне знакома. Я не питаю уважения к учености горожан – никогда я не встречал среди них такого, кто умел бы целиться из ружья или разбирался бы в лесных тропах.
– Тут, мастер Следопыт, мы сходимся в мнениях. Шататься по улицам, слушать проповеди или посещать воскресную службу еще не значит быть человеком. Отправьте малого в море, если хотите раскрыть ему глаза на мир, пусть поглядит на чужие племена и на то, что я называю лицом природы, если хотите, чтобы он научился понимать сам себя. Возьмите хотя бы моего зятя. Он в своем роде славный малый, ничего не скажешь, но пехтура есть пехтура, и, хоть ты двадцать раз называйся сержантом, дело от этого не меняется. Когда он посватался к моей сестре Бриджет, я сказал этой дурехе – как и обязан был сказать, – кто он есть и чего ей ждать от такого муженька. Но эти девчонки, ежели забьют себе что в голову, с ними просто сладу нет. Правда, сержант вроде бы вышел в люди, у себя в крепости он, кажется, крупная шишка, но ейто, бедняжке, какой от этого прок, когда она уже четырнадцать лет как в гробу.
– Ремесло солдата– честное ремесло, лишь бы он сражался на правой стороне, – сказал Следопыт.– А как французишки все вор на воре, а его священное величество и наши колонии всегда за правое дело стоят, то у сержанта и совесть спокойна и слава добрая. Я никогда не спал лучше, чем когда задавал мингам взбучку, хотя, по чести сказать, не в моих правилах сражаться, как индеец. У нашего Змея свой обычай, а у меня свой; мы сражаемся бок о бок уже многие годы, и каждый из нас уважает обычай другого. Я говорю ему, что на свете только одно небо и только одна преисподняя, чему бы ни учила его религия, но тропы туда ведут разные.
– Вы рассуждаете разумно, и он обязан вам верить; но дороги в ад, по моему, ведут большей частью сушей. Бедняжка Бриджет всегда называла море «чистилищем»: ведь, расставаясь с сушей,уходишь от ее соблазнов. Сомневаюсь, чтобы это можно было сказать о здешних озерах.
– Что в городах и поселках заводится всякий грех, я охотно допускаю; но наши озера окружены лесами, а в таком храме каждый день хочется возносить молитвы богу. Что люди даже в лесной глуши бывают разные, я тоже согласен: делавары и минги– это день и ночь. А все же я рад нашему знакомству, друг Кэп, хотя бы уже потому, что вы можете рассказать Великому Змею, что озера бывают и соленые. Мы с ним одна душа и одно сердце с первого же дня, и если могиканин верит мне так же,как я ему верю, то он немало узнал от меня о жизни белого человека и о законах природы; но я заметил, что никто из краснокожих не дает веры тому, что на свете есть соленые озера и реки, текущие вспять.