— Нет, Ходжамурад-джан, будь спокоен, да покарает меня аллах, я никогда не имел отношений с той стороной! — ответил он.
В это время из дверей комнаты вышли Таймаз и смуглолицый курд. И, словно увидев самого дорогого родственника, рябой издали закричал:
— Ай, Ходжамурад, салам алейкум! Жив ли, здоров? Опять, наверно, оклеветал меня какой-нибудь стервец. Я знаю, ты бы не приехал сюда для того, чтобы повидаться со мной.
— Верно, рябой. Ты угадал. Тебя обвиняет вон тотмальчик, не узнаешь его? Это Баллы — следопыт, сын Мурадгельды. Приметил твой след с пастбища Гагшал и привел нас сюда. Девять взрослых, два верблюжонка…
Таймаз исподлобья посмотрел на Баллы. Мальчику казалось, что его грозный взгляд говорил: «Ничего, скоро и вы попадетесь ко мне в лапы и уж я с вами разделаюсь так, что никогда больше с отцом не будете ходить по следу!» Баллы сжался, точно в него направили стрелу. И в тот же миг Таймаз, будто и не сердился вовсе, заискивающе улыбнулся Ходжамураду:
— Ходжамурад, ей-богу, пусть повержен буду святым пророком, не я привел этих верблюдов, а Мяткерим по ошибке, думал, что наши. Клянусь богом, поверь. У нас теперь и верблюдов нет, всех сдали в колхоз.
— Рябой, найди быстро Мяткерима!
— Он здесь близко. Сейчас придет, — затараторил Таймаз и окликнул Мяткерима.
Из дома вышел здоровенный курд и быстро зашагал к ним. Караджа сразу узнал в нем того, кто некогда, в горах, стегал их с Мурадгельды кнутом и под прицелом винтовки привел к Тайм азу.
«Курд может узнать меня», — забеспокоился чабан. Но тот и не взглянул на Караджа. Подошел и тихо поздоровался.
— Да, Таймаз-ага, я пришел, — сказал он и опустил голову.
Курбанлы рассердился:
— Немедленно приведи верблюдов, которых ты по ошибке пригнал из Гагшала!
— Хорошо, Курбанлы-ага, сию минуту! — ответил он и пошел к стоявшей на привязи гнедой лошади. В ту же минуту послышался удаляющийся стук копыт.
Баллы отступил немного назад и присмотрелся к следу Таймаза. Мальчик без труда узнал этот след. Его только дивило, что такой взрослый человек бессовестно врет.
Ходжамурад хмуро взглянул на Таймаза:
— Если еще раз услышу, что занимаешься таким делом, — сошлю!
— Валла, Ходжамурад, я никогда не крал! Говорят же: «Жрал волк или нет, все равно его пасть в крови». Как пропадет у кого скотина, так сразу меня подозревают. Я теперь колхозник. Спроси у председателя, ни одного дня не было, чтобы не выходил на работу. Раньше всех являюсь.
Курбанлы перебил его:
— Дорогой Ходжамурад, зачем мы здесь топчемся. Зайдемте в дом. Поговорим за чаем и едой. Да и следопыт ваш пришел издалека, небось, проголодался.
Все посмотрели на Баллы, который стоял в сторонке и, раскрыв рот, слушал их разговоры. Таймаз опять метнул на него озлобленный взгляд.
— Значит, этот мальчик сын Мурадгельды. Я слышал, что его отец охотится в горах, это верно? — спросил он уже почти ласково.
Но ему никто не ответил, может, потому, что в это время во двор въехали двое всадников и отвлекли внимание. Курд Барат подбежал и схватил повод их коней.
Один из приехавших был высокого роста, бледнолицый, редкобородый человек, глаза у него голубые-голубые. Другой — полный, с черной густой бородой на пухлом лице. При виде их Курбанлы сильно встревожился, а Караджа признал в них тех самых людей, с которыми он и Мурадгельды когда-то ночевали в этом доме.
Гости долго и вежливо справлялись о жизни и здоровье родственников. Редкобородый несколько раз посмотрел на Караджа, подумав: «Где-то я видел этого человека? Лицо знакомое. Но где, сразу не припомню».
Караджа сильно напугал пристальный взгляд голубоглазого. А вдруг редкобородый черт меня узнает и спросит: «Ну, байский сын, помнишь, как в прошлую нашу встречу ты искал своих верблюдов. Нашел ли их?» И Курбанлы догадается, что я не байский сын, и Таймаз смекнет, что я не родня Курбанлы. Все откроется…»
Ходжамурад понял, что Караджа встревожен появлением новых гостей.
— Вы, видать по всему, из духовного сословия, — стал наступать на редкобородого Ходжамурад. — Из какого же вы будете села?
Хозяин дома сильно забеспокоился, боясь, что гость скажет что-нибудь невпопад. Он торопливо повторил:
— Да что же это мы, Ходжамурад-джан, стоим во дворе, не заходим в дом? За чаем и расспросим, кто из какого села, — отвел он вопрос, на который редкобородому трудно было ответить.
— От хлеба, соли отказываться нельзя. Ну-ка, следопыт, пошли. — Ходжамурад, кивнув в сторону мальчика, первым направился в дом.