В дверях снова появилась Акнур. Сняла шлепанцы, подошла к сундуку и, выдернув из-под шелкового полосатого одеяла две пуховые подушки, обшитые зеленым бархатом, бросила возле Таймаза.
— Наверно, устали, приляжьте, я поставила чай, — сказала она. — Хотела было позвать соседей, посидеть, поговорить, да вспомнила: у них нет никого дома. Сейчас всем нужно работать. Я тоже кое-чем занимаюсь. Муж соседки Тоушан работает продавцом, — разговорилась Акнур. — Это она, Тоушан, недавно достала мне зеленое сукно для вышивания. Взяла, правда, немного дороже, чем оно стоит в магазине. Но ведь и ей надо что-то заработать. Я вот сама и крою, и вышиваю. Как только заканчиваю работу, Тоушан несет ее на базар. Из вырученных денег возьмет, что ей положено, а на остальное купит сукно или кетени, чтобы я снова могла шить, а оставшееся приносит мне. Так вот и живу.
Таймаз вроде бы сочувственно спросил:
— Кто-нибудь же у тебя, наверное, бывает, иначе было бы тоскливо.
— Из мужчин никто. А из женщин бывает только Тоушан, другие меня здесь и не знают. Калитку всегда закрываю. Вот только сегодня забыла это сделать.
— Ну, может, сама ходишь к соседям?
— Нет, что вы, упаси бог, со двора ни шагу. Даже продуктами меня снабжает Тоушан. Возьмет денег и все принесет: и муку, и мясо… Чай уже, наверно, закипел, — спохватилась она и выбежала из комнаты.
Таймаз поразился тому, что рассказала Акнур. Вспомнил, что его жена постоянно сидит у магазина и продает зеленый лук. Действительно, в этом мире каждый живет по-своему.
Из-за двери донесся запах горелого масла. Потом послышалось громкое шипенье, видимо, Акнур бросила на жаровню мясо. Вот она снова вошла и принесла узелок с сахаром, чайник, пиалу и оставила все это перед гостем.
— А вы что же не присаживаетесь?
— Я в той комнате. Неудобно… — ответила Акнур и вышла.
Таймазу стало скучно одному. Перелив несколько раз чай из пиалы в чайник, он поднялся и посмотрел в приоткрытую дверь. Акнур уже промывала во дворе рис. Потом уселся так, чтобы была видна она, и стал пить чай, не сводя с женщины взгляда. Вот Акнур бросила в казан рис и, словно почувствовав, что на нее смотрят, резко обернулась. Заметив взгляд Таймаза; посмотрела на свое старенькое платье и смущенна пошла в свою комнату.
Таймаз, мечтавший о встрече с Акнур, выслушав еерассказ, совсем было разочаровался в своих надеждах. Но увидел, что она смущается, опускает глаза, и вот сейчас побежала в комнату, возможно, для того, чтобы переодеться, снова воспрянул духом.
Хозяйка вскоре вернулась к очагу. Постояла у казана и, убавив под ним огонь, снова посмотрела в сторону Таймаза. Но, встретившись с его взглядом, еще больше смутилась, покраснела и скорее всего без надобности опять заторопилась в комнату.
Оценивая всю эту суетню, Таймаз подумал: «Она или очень легкого поведения, или уже совсем одичала от одиночества».
Акнур долго не выходила из своей комнаты. Таймаз не удержался и заглянул в замочную скважину ее двери: ого, вымыла волосы и причесывает их. Гость совсем забыл, где он находится, что он здесь делает, все его внимание было приковано сейчас к красавице Акнур. Да, возможно, и она не отдает себе отчета в том, что делает. Забросила черные косы за спину. Опустилась на корточки и открыла сундук. Достала оттуда яркое платье из дараи, осмотрела его со всех сторон, быстро сняла с себя старенькое и также быстро надела новое.
При виде голой спины Акнур у Таймаза бешено заколотилось сердце. Он бессильно опустился на ковер, с трудом добрался до подушек и лёг. Таймаз слышал, как женщина, легко ступая, вышла, а потом снова вернулась к себе.
Открылась дверь, соединяющая обе комнаты. Таймаз поднялся. Держа на дастархане красивую мелкую миску с дымящимся пловом, Акнур шагнула в гостиную. На голове у нее — шерстяной платок с черной бахромой. Теперь она выглядела просто красавицей. Поставила перед гостем плов и сказала:
— Вот кушайте. — А сама тут же ушла в свою комнату.
Обедали каждый у себя. После того, как посуда была убрана, Акнур принесла чай.
— Темнеет, может лампу зажечь?
— Зажги.
Когда она хотела пройти в свою комнату, Таймаз схватил ее за руку. Акнур резко остановилась и застыла как ледяная. Кровь отхлынула от ее лица. Бледная и обессилевшая, она села на ковер. Таймаз тоже растерялся и продолжал сидеть, держа ее руку в своей. Ее начало трясти, словно в лихорадке. Он испугался. Выпустил руку, уложил женщину на подушку и беспокойно сидел у ее изголовья.