Я же очень боялся бая. Просил напарника не идти к хозяину. Услышит он такую скверную весть, нам не сдобровать. Напомнил, как он обошелся с чабаном, у которого в стаде волк похозяйничал! Бай долго над чабаном издевался, приговаривая: «Ты нарочно дал волку пробраться в стадо…» — Он и нас выпорет, привязав к дереву, как того чабана, и скажет: «Вы, наверно, сами украли верблюдов и продали их».
— Нет, — возражал Мурадгельды. — Так он скажет лишь тогда, когда мы скроем от него пропажу верблюдов, не расскажем ему, как все это было. — И отец Баллы почти силком потащил меня к хозяину.
Подошли к кибитке бая и замерли в нерешительности. Он что-то громко рассказывал. Мы осторожно переступили порог. Чуть слышно поздоровались, сели прямо у двери. Кибитка полна гостей. Хозяин не обратил на нас внимания, то ли он нас не заметил, то ли просто не придал значения нашему приходу. Горела керосиновая лампа. Среди гостей был один джигит в узких европейских брюках. Все пили зеленый чай. А бай продолжал:
— Если взобраться на высотку, что возле нашей кибитки, то на восточной стороне можно увидеть «белый" курган. Его еще называют «Джиновым курганом». Ни чабану, ни путнику не удалось пройти мимо него благополучно.
Однажды, на исходе дня, я искал своего верблюда и, представьте себе, взял да и забрел к тому кургану. Совсем упустил из виду, что его называли «Джинлы депе». Посмотрел по сторонам в надежде увидеть верблюда. Но с кургана никого и ничего не было видно. «Ай, — думаю, — отдохну-ка я малость». И здесь же на вершине присел. Не помню, сколько я сидел. Но вижу, прямо на меня идет маленький, словно куколка, человечек. Волосы у него какого-то белесого цвета. Подошел ко мне вплотную, остановился и смотрит куда-то в небо. Сначала я решил, что мальчик просто заблудился. И вдруг он зло спросил:
— Ты почему так долго задерживаешься на моем кургане? Вставай и убирайся отсюда.
Но даже после этого я ни о чем опасном не подумал. Вокруг — ни души. И вдруг вспомнилось, что в местах этих хозяйничает джин. У меня язык от страха отнялся. Глаза оторвать от мальчика не могу. А он вытащил из-за пазухи веревочку и накинул ее мне на шею. Пото́м немного отступил назад и с силой дернул. Больше я ничего не видел и не слышал. Лишь вечером, когда уже смеркалось, очнулся. Я лежал у подножья этого проклятого кургана. Торопливо вскочил на ноги и бросился наутек.
Люди с удивлением слушали рассказ бая. А молодой джигит в узких штанах глядел на него вытаращенными глазами. Но сидевшая в углу жена бая, толстушка с круглым жирным лицом, видно, много раз слышавшая это, была совершенно спокойна.
— Отец, отец, — позвала она мужа. — Похоже, что эти чабаны пришли к тебе по делу. Выслушай их, пожалуйста.
— Какие чабаны? — стал шарить глазами по комнате бай. И вдруг увидел нас, удивился. — Ну, что вам нужно?
Я не торопился с ответом и промямлил:
— Ай, ничего, кормилец…
— Если ничего, то отправляйтесь к верблюдам, — указал хозяин на дверь.
Я хотел было уже подняться, но Мурадгельды заговорил виновато:
— Бай-ага, это…
— Ну, что «это»?
— Бай-ага, у нас того, украли трех верблюдов. Я проследил их путь до большой дороги. А потом мы вернулись, чтобы отпроситься у вас и хорошенько поискать их.
Бай оборвал его:
— Моих животных вор угнать не может. Вы не узнали, кто это сделал?
— Там следы двух десятков других верблюдов, гнали их двое всадников.
— Это проделки Курбанлы. Верблюдов никто, кроме Таймаз-котура, не тронет. Вы сейчас хотите за ними идти?
— Если бы вы кому-либо поручили присмотреть за остальными, мы бы сейчас и отправились.
— Сходите к невольнице, пусть до вашего возвращения за стадом посмотрят ее сыновья. Один из вас пусть наденет тельпек и халат Аллаберды, другой — Худайберды и идите прямо к Курбанлы. Назовитесь моими сыновьями и скажите, что отец просит вернуть его верблюдов, Не может он не выполнить моей просьбы, идите.
И стал дальше бахвалиться перед сидящими в кибитке гостями. Глядя им поочередно в лица, он как бы хотел сказать: видали, как Курбанлы меня уважает? Видите, как я люблю своих чабанов?
Особенно долго и заискивающе он смотрел в лицо человека в узких штанах. Тот пошевелил губами, словно собираясь о чем-то спросить, по не успел. Послышалось снова хозяйское красноречие.
А мы поспешили к кибитке его жены-невольницы. Это была средних лет высокая смуглолицая женщина. Она нас хорошенько накормила, обрядила в одежду своих сыновей. Правда, мне халат сына невольницы был явно не по плечу, болтался… «Да уж ладно, — решили мы, — может тот, к кому идем, не обратит на это внимания». Взяли мы с собой сухой чурек. Ровно к полночи добрались до большой дороги и легли отдохнуть недалеко от ее обочины. Проснулись, когда уже стало всходить солнце, и пошли по следам.