Разговор о Сона не понравился Таймазу. Но он не осмелился возразить брату. Молчаливо принял его условия. У него не было другого выхода. Или он должен отдать Сона за ленивого сына Курбанлы и стать богатым, или же навсегда остаться только сторожем…
— Таймаз-джан, теперь разыщи и направь ко мне Селим-шиха. Но не говори с ним о пяти фунтах. Я сам его уломаю.
— Принести еще чаю? — послышался со двора глуховатый голос Дуньягозель.
— Приготовь еще два чайника! — тихо приказал Курбанлы.
Он знал, что у его жены отличный слух.
Как только Таймаз ушел, на пороге появилась Дуньягозель с двумя чайниками в руках. Шеи у не не видно, ее маленькая голова, казалось, была посажена прямо между плеч. Полголовы составляло плоское лицо. Из-под остренького носика выпирали толстые, как бараньи почки, губы. Подбородок заплыл жиром. Грузная женщина дышала тяжело. Боясь, видимо, упасть, она мелкомелко шагая, подошла к Курбанлы. Не нагибаясь, подала мужу чайники. Потом, опираясь рукой о сундук, на котором была сложена постель, с великим трудом опустилась на пол.
Вопросительно посмотрела Курбанлы в глаза:
— Ну как, согласился он отдать нам Сона?
— Разве Таймаз посмеет мне возразить? Не мог не согласиться.
— Ыш-ыш-ыш, — просвистело в ответ.
Еще никто не слышал, чтобы она смеялась громко, как все люди.
— Ты не свисти, а лучше пойди позови Мяткерима! Разговор же о Сона продолжим вечером, — сказал ей Курбанлы, лежа на боку.
Дуньягозель снова зацепилась за сундук, тяжело дыша поднялась, и мелкими шажками вышла во двор.
Соседи за глаза называли Дуньягозель не по имени, а «Бурдюком», Курбанлы же они именовали «Кривая кочерга». Когда говорили «Бурдюк» или «Кривая кочерга», все понимали, к кому это относится.
Здороваясь, в комнату заглянул Мяткерим.
— А-а, Мяткерим-джан, заходи, садись поближе, наливай чаю. Вот возьми кусочек опия.
«Наверное, есть какое-то серьезное поручение, иначе не стал бы так любезно принимать», — подумал Мяткерим и сел на указанное ему место, перелил чай. Посмотрел выразительно на Курбанлы, мол, «где же то, что обещал?». Курбанлы не заставил ждать, подал ему кусочек опия величиной с горошенку. Проглотив «горошину», тот начал с удовольствием потягивать чай.
От некогда здорового, цветущего Мяткерима сейчас остался, как говорится, один каркас. И силу, и волю, и гордость Мяткерима съели вот такие кусочки «огня». Теперь он не стесняется даже протягивать руку. Мяткерим заметил пристальный взгляд Курбанлы и стал приосаниваться. Разгладил и закрутил кверху усы, похожие на свалявшуюся козлиную шерсть.
— Знаете сына Аманалла Керим-хана, который правил тридцатью пятью селами по ту сторону гор? Однажды я, ей-богу, заявился к нему прямо домой.
Курбанлы не однажды слышал эту историю и сейчас бесцеремонно перебил рассказчика:
— Мяткерим-джан, я хочу послать тебя снова в село этого хана, — начал он. — И надо съездить туда очень быстро. С тобой вместе отправится и Таймаз. Дней за пять сможете обернуться?
— Если Таймаз-джана со мной пошлете, то, наверно, сможем.
— На каждый день получишь по мискалю терьяка, устраивает?
— Да, ага.
— А когда вернешься, получишь четыре фунта этой гадости.
— Четыре фунта хватит, — ответил Мяткерим, пытаясь подсчитать сколько же это будет в переводе на деньги. — Э, Курбанлы-ага, сколько ни дадите, я согласен.
— Оружие по выбору: хочешь пятизарядную, хочешь маузер.
— А лучше бы карабин.
— Тогда иди. Готовься. Завтра вечером отправляетесь.
— Хорошо, ага, — с курдским акцентом вымолвил Мяткерим.
Он ушел довольный.
Но хитрый Селим-ших за такую плату идти не соглашался. Долго упорствовал. Наконец Курбанлы два фунта набавил. — предложил шесть.
— Только не говори Мяткериму, что получишь шесть фунтов.
— Зачем же я ему стану говорить?
— Какое тебе дать оружие?
— Дай и мне карабин.
Завтра нужно отправляться.
— Я готов хоть сейчас.
— Если вдруг попадетесь, мое имя не называть.
— Хорошо, хан-ага.
Договорились о времени выхода. Селим-ших вернулся домой.
А Курбанлы, прогуливаясь, встретил Таймаза. Брат был чем-то удручен. Таймаз действительно питал неприязнь и к жене Курбанлы, и к его сыну Баки. И сожалел о недавно совершенной сделке. Курбанлы догадывался о чем думает брат.
— Таймаз, у меня во дворе две коровы отличной породы. У обеих телята, обе дают молоко. Одну из них я предлагаю тебе в счет калыма за Сона. Какая понравится, ту и уводи сегодня ночью. Пусть мать моей невестки Аннагозель продает молоко и не терпит нужды.